Эта покорная тварь – женщина
Шрифт:
— Послушайте, Марио, вы говорите все загадочней. Я не могу понять, куда вы клоните. Вы начали с эротизма, а кончаете как проповедник морали. Я ничего не понимаю. Что вы называете благом, а что злом?
— Будьте спокойны, вы это увидите. Но сначала попробуем установить, что подразумевают другие под добром и злом. И начнем с тех «добродетелей», которые для вас тесно связаны с понятием морали: скромность, чистота, целомудренность, супружеская верность...
— Почему только для меня? Разве не все называют это моралью?
— Я это знаю, и я над этим смеюсь. Потому что только злоупотребляя доверием,
Марио взял с книжной полки тяжелый, с застежками из слоновой кости, том.
— Послушайте, я напомню вам заветы Моисея,— он раскрыл книгу,— Вот XX глава книги «Исход». Я читаю то, что было заповедано в скрижалях, выбитых на камне: «Не желай дома ближнего своего, не желай жены ближнего своего; ни раба его; ни рабыни его; ни вола его; ни осла его; ничего, что у ближнего твоего». Вот как ясно сказано, без всяких экивоков. Женщина, знай свое место! Его определил сам Всевышний: между гумном и скотным двором, среди прочего имущества. И конечно же, не на первом месте. На первом месте — дом, строение. Жена, ты уступаешь первенство кирпичу и соломе. Раба, ты стоишь меньше слуги, чуть-чуть дороже, может быть, рогатого и вьючного скота.
Марио захлопнул Библию, но проповедь его не закончилась.
— Говорят, средние века изобрели любовь. Средние века скорее поселили в нас отвращение к ней. Да, сегодня любовь имеет шанс возродиться, потому что наше время — могила всяческих мифов. Даря нам свою «мораль», феодальный грамотей надеялся на века отбить у нас охоту к наслаждению, к игре. Посмотрите, что же осталось от его намерений, от его находок. Пояса целомудрия, которые сеньоры надевали на своих жен и своих ослиц, разбились вдребезги возле возведенных ими проржавевших бойниц и зубцов. Почтим их память, поместив их в музеи. Но сначала отметим, что их гибель в высшей степени моральна, а вот рождение было совсем напротив — аморальным.
Он иронически рассмеялся.
— Поучительно даже, что цена всей сексуальной морали выясняется в простом лингвистическом исследовании. Посмотрите, что произошло с латинским словом «пулла». От него произошли сразу и «пюсель» — девственница, и «пуль» — курица. Вы видите, как наудачу определяется выбор между добром и злом. Как легко может произойти противоположное: быть курицей — значит быть счастливой и в высшей степени добродетельной, а с другой стороны,— надо остерегаться девственности как преступления против Бога и Церкви.
Эммануэль все это время раздумывала. Она понимала нападки Марио на традиционную мораль, но зачем тратить время на возведение новой этики на развалинах старой? Не лучше ли заниматься любовью по своей воле, свободно, не ломая голову над созданием нового кодекса? Разве уж обязательно провозглашать новые законы?
— Но на смену дурным законам не должно прийти беззаконие,— Марио словно подслушал мысли Эммануэль.— Мы не должны возвращаться в джунгли, мы должны признать, что нам известно могущество человека, что современное существо отрекается от атрофии и анархии и что новые законы
И как бы внушая самое важное, он поднял указательный перст.
— Если к этому главному закону вы вдобавок узнаете и другие, помните, что они только разъясняют главный закон, помогая ему привести вашу душу и тело к полному единству и к полному счастью.
— Но,— сказала Эммануэль,— если сексуальные табу буржуазии чисто экономического происхождения, то выходит, что говоря об эротизме, вы предлагаете подлинную революцию? Это что-то вроде коммунизма?
— Ни в коем случае. Я предлагаю гораздо более важное и более радикальное. Это, скорее, что-то вроде мутации, в результате которой рыба, если ей надоест море, позовет однажды Эммануэль к себе, чтобы она узнала новый вкус жизни.
— Выходит,— улыбнулась Эммануэль, человек эротический станет животным?
— Он останется человеком, но будет больше, чем человек, продвинется дальше по эволюционной лестнице. Эго — я постараюсь вам сейчас объяснить — выход искусства из глубины пещер Мы как бы восстанавливаем минуту, когда первый человек отделился от последней обезьяны. И этот миг приближается, гак же как искусство отличает человека от зверя, так и искусство эротизма отделит человека гордого и могучего от человека стыдящегося, который стыдится того, чем положено гордиться по праву...»
(«Эммануэль»)
КЭРОЛ БОТУИН, автор исследования «Соблазненная женщина»:
«Что делает женщину склонной к изменам? Классики литературы подарили нам яркие и запоминающиеся образы Дины Карениной, мадам Бовари, Айсэдоры Уинг: все они были снедаемы всепоглощающей страстью. В «Одиссее» мы видим иной идеал: образ верной Пенелопы, которая осталась непреклонной к уговорам и ухаживаниям женихов невзирая на длительное отсутствие мужа Одиссея. В легендах о короле Артуре и рыцарях Круглого стола жена короля, Джунивьера, томится в мечтаниях о Ланцелоте. Изольда соблазнилась юностью и красотой Тристана. В кино зрелая дама миссис Робинсон соблазняет совсем юного мальчика.
Адюльтер всегда был предметом изображения в искусстве, но лишь совсем недавно привлек к себе внимание ученых-социологов и психологов: они заинтересовались, какие женщины совершают супружеские измены и почему. После того, как в 1948 году Альфред Кинси впервые сделал человеческую сексуальность предметом изучения и обсуждения, полился поток публикаций на эту тему. Они-то и дали ключ к разгадке того, почему жена, которая, будучи невестой свято верила в необходимость верности мужу, вдруг изменяет и ему, и своим убеждениям, и, более тою, порою .ставит на карту все: стабильность брака, дом, детей, свою репутацию, свое социальное положение, иногда даже карьеру,— и все это для вкушения запретного плода. Очевидно, рисковаттная и осуждаемая, запретная любовь по степени накала чувств несравнима со всеми этими ценностями.