Эта сильная слабая женщина

Воеводин Евгений Всеволодович

ИВАНОВ ИЗ ИВАНОВА

Рассказы

ПОЗВОНИТЬ СКУРАТОВУ

Стрелецкое озеро невелико: неспешным шагом его можно обойти за полтора часа, минуя топкие места, поросшие густой осокой. Мне оно нравится тем, что по будним дням здесь всегда тихо — кругом лес, и ветру сюда не прорваться.

В выходные дни озеро мне не нравится. Оно становится громким и поэтому чужим.

Из города, за полсотни километров сюда приезжают отдыхать, и я понимаю, что людям надо отдыхать, но отдыхают они как-то не так, слишком уж не по-хозяйски, что ли, и привозят собак, и собаки лают и купаются вместе с людьми, и тогда Коля Ермаков берет в руки мегафон.

— Убрать собаку из воды! — разносится над Стрелецким озером. Дальше следует до одури знакомая мне фраза: — Граждане, находясь на воде, соблюдайте правила безопасности!

Правила соблюдают не всегда. В прошлом году, рассказывает мне Коля, его напарник, Владимир Ткачев, спас одного, своего же, заводского. Тот подвыпил, полез купнуться, и хорошо, что с берега заметили — был человек и нет человека, — подняли шум. Владимир нырнул пару раз и выволок купальщика на берег. Откачивал сам, откачал и месяца два спустя получил медаль на голубой ленточке, пока единственную в его жизни, «За спасение утопающего», и о нем написали в районной газете. Сейчас в фанерном домике Освода на стене висела вырезка из этой газеты с портретом Ткачева: рослый парень, волосы кудрявые, и улыбка приятная, не испорченная газетным ретушером.

Я его никогда не видел. Только на этой фотографии. И очень жалел, что приехал на Стрелецкое в нынешнем году, а не в прошлом. Сейчас напарником у Коли был совсем пацан, восемнадцать лет, осенью пойдет в армию.

Ночевал я не здесь в домике, а в сараюшке, где хранились весла, спасательные круги, веревка, «кошка» и всякое противопожарное имущество. Здесь была еще раскладушка, на ней-то я и спал. Комары жгли нещадно, но я уже привык к ним. Я так и сказал Коле: «Человек может привыкнуть ко всему». Коля отвернулся и ответил: «Не ко всему». Я спросил: «А к чему же нельзя привыкнуть?» — «Так», — ответил он и пошел намывать ручейника, потому что рыба здесь брала только на ручейника.

В самой этой недоговоренности мне показалось уже что-то определенное, но что именно — я еще не знал, просто чувствовал или, скорее, догадывался, что Коля отмалчивается неспроста, но сейчас незачем было настырничать и допытываться у него, к чему же это нельзя привыкнуть, уж если можно привыкнуть даже к жестокой пытке комарами. За эти дни я достаточно хорошо узнал Колю. Не то чтобы он был болтлив, нет, просто ему нравилось поговорить, рассказать о себе, даже посоветоваться — пора ли ему жениться и на ком лучше, на спокойной девчонке или заводной? — у него были две таких на примете. По ночам, перед тем как уйти в свою комарную пыточную, мы пили чай, и я был все-таки за спокойную девчонку, а Коля вздыхал и говорил: «Так-то оно так, конечно, только ведь с такой соскучаешь скоро». Вот поэтому-то я ни о чем и не стал выспрашивать у него. Захочет — расскажет сам.

Ранним утром я уезжал на голубенькой осводовской лодке ловить рыбу. Колин напарник дрыхнул целыми днями, словно готовясь к тому, что в армии не очень-то разоспишься. Коля же уходил в лес, за черникой, — рыбалку он не очень любил, спасать по будним дням некого, а других дел у него не было. Он угощал черникой, и у нас троих все время были фиолетовые зубы.

Вообще-то Коля был токарем-расточником. Два года назад он вернулся из армии, в новеньком кителе с отглаженной кокеткой на спине, что категорически не разрешалось

во время службы, но перед демобилизацией на это уже не обращали внимания даже самые суровые прапорщики. Отглаженная кокетка на спине означала, что парень холостой, стало быть, девушки, глядите, учитывайте и делайте соответствующие выводы.

Бригад на расточном участке не было, и он работал в одиночку, пока вот этот самый Володя Ткачев не предложил объединить расточников в одну бригаду и ввести единый наряд. На него накинулись: тоже новатор! Расточники-то разные, кто по шестому гонит, а есть и салаги вроде Ермакова, до четвертого не дотянули, так за них, что ли, работать прикажете? И получать поровну? А ежели кто из салаг напорет, оставаться без премии, да? Ткачев рассчитал все по коэффициенту и тогда даже самые несговорчивые пошли на попятный. Выходило, что, если ввести единый наряд, оказывалась даже выгода, не говоря уж о том, что это дисциплинировало бы всех. И снова о Ткачеве написали — на этот раз в областной газете, — но я ее не видел, у Коли ее не было.

Сюда, в Освод, Колю затащил Ткачев. Интересно, сказал он. Во-первых, живешь на природе, во-вторых, зарплата идет как обычно, в-третьих, нужное для народа дело. При Осводе были курсы, и Коля кончил их. Действительно, было интересно нырять с маской, откачивать «условного утопленника» (а еще интересней, конечно, «утопленницу». Вот тогда-то он и познакомился с той заводной: начал «оживлять» по принципу «дыхание рот в рот», через платок, а она засмейся и чмокни его в губы! Через платок, правда. Это уж потом, вечером, после танцев, было без платка. И я хмурился и думал, не слишком ли уж она действительно заводная, та условная утопленница, чтобы быть Коле хорошей женой? Или — черт его знает! — стал слишком осторожен в свои за пятьдесят и плохо понимаю нынешнюю молодежь?).

В прошлом году он приехал сюда с Ткачевым, огораживал места для купания бонами, следил, чтоб не разводили костры, и мотал себе нервы по выходным, когда из города наваливались отдыхающие. Старуха одна приходит сюда с тележкой по понедельникам. Рублей на десять, а то и больше набирает всяческой посуды. Добро бы из-под минералки, — так нет, в основном водочной! Ходит вдоль берега и как грибы ищет. А если человек выпивший, ему хоть в самое ухо ори, чтоб соблюдал правила отдыха на воде, ему все до лампочки, а здесь холодные ключи — сведет ногу, и все, и с приветом!

Все-таки я заметил, что о Ткачеве Коля заговаривал нехотя, и, может быть, вовсе не заговаривал бы, если б тот не потащил его в общество и он не оказался бы здесь. И эта вырезка из газеты была прикноплена к стене, наверно, не им, а самим Ткачевым. Мне показалось, что о Ткачеве, которого я мог представить себе лишь по этой фотографии, Коля говорит по какой-то обязанности. И я не выдержал.

— Слушай, — сказал я, — а ведь твой Ткачев, по-моему, мировой парень! Ну, хотя бы та история с бригадой.

— Он за Ткачевым хвостиком ходил, — усмехнувшись, сказал со своего лежака Колин напарник. — Глаза бы мои не смотрели!

— Брось, — поморщился Коля.

— А я и не поднимал, и бросать нечего. Факт, ходил? Факт!

— Ладно, — сказал я, допивая чай. — Спать пора, братцы. Пойду своих комариков кормить. Проголодались, поди, бедняжки.

Я шел к своему сараю, к своей раскладушке, и почему-то знал, что Коля придет туда чуть позже. Вернее, думал так, и вовсе не потому, что хорошо узнал Колю за эти пять дней жизни на Стрелецком озере, а потому, что он и я были одиноки здесь, и ему надо было выговориться чужому человеку — то есть мне, тем более, что я собирался скоро уезжать.