Эти бурные чувства
Шрифт:
Джульетта замерла. Нет, ее охватил не страх, как того хотел Тайлер, а гнев, лютый гнев. Она больше некогда не станет защищать Рому Монтекова, скорее, она разорвет его на куски.
Резко вскинув правую руку, она сжала кулак и всадила его в скулу своего кузена. Он потрясенно заморгал, отпустил ее и уставился на нее с ненавистью. На его скуле алела рана – там, где сверкающий перстень Джульетты рассек кожу.
Но этого мало.
– Защитить Рому Монтекова? – повторила она.
Тайлер застыл. Прежде чем он успел отступить хоть на шаг, Джульетта выхватила из кармана раскладной нож, прижала
– Мы с тобой больше не дети, Тайлер. И если тебе вздумалось угрожать мне, выдвигая оскорбительные обвинения, то придется за это ответить.
Он тихо рассмеялся.
– Это как же? Ты прикончишь меня прямо здесь, в этом коридоре? В десяти шагах от остальных?
Джульетта надавила на нож и вонзила острие в плоть. По щеке ее кузена потекла кровь, стекла в ее ладонь и побежала по предплечью.
Тайлер перестал смеяться.
– Это я наследница Алой банды, – рявкнула она. – И поверь мне, t'ang d`i, я скорее убью тебя, чем позволю забрать ее у меня.
Она оттолкнула Тайлера, и красный от крови нож вышел из его щеки. Он больше ничего не говорил, просто стоял, вперив в нее непонимающий взгляд.
Джульетта повернулась, и, оставляя своими высокими каблуками следы на ковре, пошла прочь.
Глава четыре
– Тут ничего нет.
Злясь, Роман Монтеков продолжал свои поиски, ощупывая щели между досками настила.
– Заткнись. Продолжай искать.
Они так ничего и не нашли, но солнце стояло еще высоко, и его лучи отражались от волн, тихо плещущихся у самого края деревянного настила, слепя глаза. Мутные желто-зеленые воды реки были у Ромы за спиной, так что он успешно избегал слепящих отблесков, однако он не мог так же легко избавиться от назойливого голоса, бубнящего у него за спиной.
– Рома, Рома-а. Рома…
– Ну, что тебе, мудак? Что там?
Роме совсем не улыбалось возвращаться домой, так и не найдя чего-нибудь такого, что можно будет предъявить его отцу. Он содрогнулся от этой мысли, представив нескрываемое разочарование, которым будет наполнено каждое слово его отца.
– Ты же справишься с этим, не так ли? – спросил сегодня утром отец, хлопнув Рому по плечу. Стороннему наблюдателю могло бы показаться, что этим жестом он хотел подбодрить сына, но в действительности удар его ладони был так силен, что на плече у Ромы, наверное, до сих пор виден красный след.
– Не подведи меня на этот раз, сын, – прошептал его отец.
Он всегда использовал это слово. Сын. Как будто оно что-то значило. Как будто место Ромы не занимал теперь Дмитрий Воронин; конечно, господин Монтеков не называл его сыном, но всячески выделял его – а ему, Роме, поручал только те дела, заниматься которыми Дмитрию бывало недосуг. И нынешнее поручение отец дал ему отнюдь не потому, что так уж ему доверял. А потому, что теперь их головной болью была не только Алая банда: иностранцы пытались выдавить Белые цветы с их законного места главного противника Алых, потому что коммунисты не оставляли попыток вербовать себе сторонников в их рядах. Пока Рома корячился здесь, ища зацепки, господин Монтеков и Дмитрий вели дела с политиками
Когда его отец в последний раз посылал сына на территорию Алой банды, как сделал это минувшей ночью, когда повел себя с ним как с настоящим наследником, который должен изучить врага? И дело не в том, что господин Монтеков хотел уберечь его от кровной вражды – те времена давно прошли. Просто его отец не доверял ему, не доверял совсем. И дал ему это поручение как последний шанс доказать свою ценность.
Из задумчивости его вывел стон, прозвучавший за его спиной.
– Знаешь, что, – рявкнул он, повернувшись и заслонив глаза от солнца, отражающегося в реке, – ты сам вызвался пойти сюда.
Маршал Сео только ухмыльнулся в ответ, довольный тем, что ему наконец удалось привлечь внимание Ромы. Вместо того чтобы съязвить, он сунул руки в карманы своих аккуратно отглаженных брюк и небрежно сменил тему, перейдя при этом с русского на быстрый корейский. Рома сумел уловить несколько слов: «крови», «неприятно» и «полиция», – но все остальное осталось непонятным из-за того, что в детстве он слишком часто прогуливал уроки.
– Марш, тебе придется сменить язык, – перебил он. – Сегодня мой мозг не может настроиться на перевод.
Но Маршал продолжал в том же духе. При этом он неистово жестикулировал, размахивая руками так же быстро, как и говорил, склеивая слова и слоги, пока Рома окончательно не перестал понимать, продолжает ли он болтать на своем родном языке или несет какую-то тарабарщину, чтобы выразить досаду.
– Суть этой его речи сводится к тому, что тут воняет рыбой, – сказал третий участник их группы, Веня – Венедикт Монтеков, – и голос его прозвучал тихо и устало, – но тебе лучше не знать, с чем он сравнивает эту вонь.
Венедикт приходился Роме двоюродным братом и был последним членом их дружеского трио в Белых цветах. Обычно светловолосого Венедикта можно было увидеть рядом с черноволосым Маршалом, когда они вместе думали над тем, как помочь Роме выполнить очередное поручение его отца. Сейчас он осматривал штабель ящиков, такой же высокий, как и он сам, и был так сосредоточен, что стоял неподвижно, двигались только его глаза.
Рома сложил руки на груди.
– Хорошо, что тут пахнет рыбой, а не разлагающимися мертвецами.
Его кузен фыркнул – но больше ничего. В этом был весь Венедикт. Казалось, в нем все время кипит еле сдерживаемый гнев из-за каких-то обид, но этот гнев никогда не вырывался наружу. Те, кто работал на улицах, называли его разбавленной версией самого Ромы, с чем Венедикт не спорил только потому, что эта параллель с Ромой, пусть даже несколько уничижительная, помогала ему чувствовать себя более важной фигурой. Те, кто хорошо его знал, говаривали, что у него два мозга и два сердца. Он всегда злился, но неизменно подавлял эту злость – и походил на гранату с небольшим зарядом, в которую он сразу же вставлял чеку, едва лишь кто-то пытался выдернуть ее.