Эти разные, разные лица

Капков Сергей Владимирович

– А как же общение со зрителем, его дыхание, реакция?

– Какая разница? Аппарат - тоже общение. Если ты актер, тебе должно быть все равно, с кем общаться. Вокруг может быть тысяча посторонних людей - но ты уже никого не видишь, тебе на все наплевать. Ты вздрагиваешь, когда раздается команда "мотор!", а потом уже растворяешься в образе и живешь чужой жизнью. И аппарат - такой же твой зритель, как и в театре. Так что много в нашей профессии "шаманского", необъяснимого. Артиста делают только мама и Господь Бог. Только! А потом ты уже только учишься "читать".

Этого никто объяснить не сможет, если кто-то начнет объяснять - не верь. Поэтому актерская профессия - это тайна, это волшебная жизнь.

А иногда не жалко,

что ты не снимаешься. И деньги никакие не нужны. Я всегда была бессребреницей и за деньгами не пошла бы за тридевять земель. Я даже не анализировала свой путь от первой до последней роли, мне казалось, что все это одно и то же - работа. А вокруг раздается: "Я выросла! Я набралась опыта!" Все же считают себя Ермоловыми, но это не так! И от этого всегда обидно и больно.

– Мария Павловна, давайте вспомним вашу работу в фильме "Принц и Нищий". Вы, молодая актриса, получили приглашение сыграть две противоположные роли и грандиозно справились с задачей. Как вам это удалось?

– Очень трудно. Вот представь себе - сегодня я восемь часов играю роль Принца Эдуарда. Все на мне одной - никого в кадре больше нет. Разговариваю с пластинкой, на которой записан мой же голос. А завтра я то же самое проделываю в роли Тома. Представил? Но тут помогла моя точность, моя близость к Мейерхольду, биомеханика. Видимо, это я умела делать. А потом я всегда работала в окружении очень хороших актеров, они учили меня всему. Благодаря им я и стала профессионалом.

"Принца и Нищего" мы заканчивали уже в Сталинабаде, куда была эвакуирована Студия Горького. Там же я снималась в каких-то короткометражках и в фильме "Мы с Урала". В 1944-м я вернулась в Москву и осталась здесь уже навсегда. Начала сниматься в "Модах Парижа" и "Русском вопросе". Вот так все и пошло-поехало.

– А если вам роль неинтересна, как вы поступаете?

– А у меня всегда были хорошие предложения. Наверное, потому что я всеядна. Если что-то новое - я иду. Вот только что я снялась в картине Ефима Грибова "Мы едем в Америку". Так он предложил мне сыграть бандершу-еврейку! Ну представляешь себе - я еврейка! Да к тому же еще и бандерша. Со своей детской мордой. Это же смешно. А он хитрый, он сделал все наоборот. И это легло, и получилось хорошо. Сейчас, кстати, он опять снимает и приглашает меня на большую роль. "Вы,- говорит,- Марь Пална, у меня джокер. Я без вас никуда!" Так что сейчас мне нужны силы, поэтому я тебя и попросила клубнику купить.

– Вас часто приглашали одни и те же режиссеры?

– Конечно. Та же Надя Кошеверова. Мы с ней случайно встретились. Она снимала сказку "Как Иванушка-дурачок за чудом ходил" и перепробовала всех актрис Ленинграда на роль Бабы Яги. Кто-то посоветовал ей позвонить мне. Я поинтересовалась: "А что это за роль, Наденька? Я такого никогда не играла. Это хоть "товар" или что?" Они мне прочли мою сцену, и я сразу ответила: "Еду!" Роль-то блистательная! Лучше всех написана. Я сразу вошла в этот образ, и совсем не играла, а жила в нем. Ведь опять же моя Баба Яга слеплена по принципу "наоборот", не так как у Жорки Милляра. Когда Олег Даль спрашивал у меня: "Вы - Баба Яга?", я же не кричала на него из-за угла: "Я-а-а!!!" А я, наоборот, где-то даже удивилась, что ко мне кто-то пришел, и испуганно ответила: "Я..." И это, конечно, подкупает. Потом я у Кошеверовой снялась в фильмах "Соловей" и "Ослиная шкура".

– А все-таки, Мария Павловна, что вам интереснее играть, какой жанр больше любите?

– Представь себе, драму я люблю больше, чем комедию. Комедия мне удается, чего там... Курносая - и ладно. А тут меня пригласили сыграть в короткометражке драматическую роль: я приходила к следователю в сталинские времена. Я сама удивилась, когда на себя потом посмотрела: "Ой, что ж я забыла, что я и это умею?.."

– Как легко и интересно вы все рассказываете, наверное, на ваших творческих встречах бывало весело.

–

Конечно! Я всегда умела находить язык с людьми. Но мои встречи не были только рассказами о том, как я похудела или потолстела. Я же и стихи читала, и фельетоны. Уже выступала как актриса театра, эстрады. И это интереснее, чем те же фестивали, на которых никто никому не нужен. Я и в Каннах была, и даже там сложилось впечатление, что все это слишком делано, напыщенно. Я не люблю "раздачу слонов", раздачу автографов, поэтому легко себя чувствую один на один со зрителями. Мы же и на политические темы говорили, и детство вспоминали, всегда было весело.

Вот, например, забавная история. Когда я снималась в детективе по Агате Кристи "Тайна "Черных дроздов", меня отвезли в настоящий сумасшедший дом. Я играла безумную миссис Мак-Кензи. Команда "мотор!", меня вывозят на кресле-каталке, я говорю свой монолог и начинаю, выкрикивая имя дочери, биться в истерике. Мимо проходил врач этой самой больницы. Он постоял, посмотрел на меня со стороны, подошел к съемочной группе и сказал: "Вы бы заканчивали свои съемки, а то нам трудно будет ее успокоить".

Когда я рассказываю такие истории, в зале всегда смех и аплодисменты.

– Мария Павловна, вам никто не говорил, что у вас доброе лицо и озорные глаза?

– Ну а как же! Мой характер - только плюс. Человек должен радоваться, раз он живет. У меня любимая профессия, любимая семья: дочка - журналист, внук - финансист. Я всегда была здорова. Чего ж мне не радоваться? Я же древняя!

Мне показалось, что чего-то в этом интервью недостает, о чем-то я не спросил и чего-то Мария Павловна не договорила. Поэтому я оставил за собой право встретиться с актрисой еще. Мы подружились, часто перезванивались. За это время Барабанова познакомилась с моими домочадцами, подолгу разговаривала с моей мамой. Но нашу встречу постоянно откладывала. "Мы же с тобой не "Войну и мир" пишем! А воспоминания никому не нужной старухи могут и подождать,- отшучивалась она.- Ты знаешь, сколько мне лет? Мне 82 года!" - "Ну и что? Замечательная цифра",- отвечал я. "Ты что? Обалдел? Это кошмарная цифра! В таком возрасте надо от людей прятаться!" Вечером Барабанова перезвонила: "Сережа, я тебя обманула. Мне не 82 года, а 80. Знаешь, зачем я всех обманываю? Когда я говорю, что мне 82, все отвечают: "Да что вы! Вы выглядите только на 80!" И мне приятно".

К сожалению, больше мы не встретились. Мария Павловна тяжело заболела. Она разговаривала с трудом, но даже в таком состоянии не забывала передавать привет моим близким. Когда ее не стало, в "Вечерней Москве" вышло наше интервью со словами: "Эта статья уже была подписана к печати, когда мы узнали..." и так далее. Я созвонился с Кирой Борисовной, дочерью актрисы, и мы договорились встретиться на сороковины. В этот день вся страна голосовала по принципу "Да, да, нет, да" (уж и не помню по какому поводу - то ли президента, то ли Думу выбирали). Кира Борисовна попросила меня помочь ей собрать на стол и по ходу дела "жаловалась" на Марию Павловну: "Представляешь, ничего не дает мне сегодня делать. Хочет, чтобы занимались только ею, раз сегодня такой день. Куда бы я не пошла, за что бы не взялась - все валится из рук. А когда я зашла проголосовать и увидела в буфете ее любимое печенье, сразу сдалась. "Ладно, говорю, мамка, твоя взяла". И решила все дела отложить на завтра. Купила это печенье и пошла домой. А тут выяснилось, кто сегодня придет ее помянуть - и оказалось, что собирается довольно странная компания. Но только на первый взгляд. Если разобраться, то это только те люди, которых ей хотелось бы видеть сегодня или рядом с собой, или рядом со мной. Причем никто друг друга не знает, но появление каждого из них в этот день в этом доме что-то с собой несет. Только мамка может творить такие чудеса. Так что хочешь - не хочешь, а поверишь в загробную жизнь. Я не удивлюсь, если она со своей энергией и на небе создаст партийную организацию".