Эти загадочные животные
Шрифт:
Это охладило наш пыл, хотя для очистки совести мы еще делали несколько попыток. Потом махнули рукой. Хотя Кеша нас и разочаровал, но любить мы его меньше не стали. Трудно представить себе более нежное существо! Однако ласковой птичке явно не был чужд бюрократический подход к жизни. Кеша расставил нас по ступенькам иерархической лестницы и, невзирая на наши провокационные «подарки» и заигрывания, бескомпромиссно соблюдал установленные им самим ранги. Генералиссимусом был признан отец, затем следовал брат, потом я, потом дед, потом сам Кеша. Мама была «своя в доску» и большим уважением не пользовалась, зато
Кеша был молчалив, но умен. Описать все его проделки — значит написать роман. Он был любимцем и источником хорошего настроения всей семьи. Даже постоянно обиженная им бабушка говорила о попугае не иначе как «наш мальчик» и «наша деточка».
Самым ярым активистом в деле обучения попугая русскому языку была я. И когда я сердилась на его безразличие к «великому и могучему», ругая его «недотепой» и «лентяем», Кеша только покорно кивал — ведь я была главнее, следовательно, имела право его отчитывать. Но стоило в мой педагогический процесс вмешаться отцу («Оставь в покое птицу! Слава богу, что хоть он в этом доме молчит!»), как попугайчик мгновенно поворачивался ко мне спиной, преданно кивал отцу и всем своим видом показывал, что мое мнение уже не имеет для него никакого значения.
Когда в семье начались предвыборные прения, Кеша всегда был рядом. Внимательно выслушивая мнения домочадцев, он вежливо кивал, демонстрируя спину очередному нижестоящему. Никто никого не убедил, и отец в сердцах прервал наш базар: «Да голосуйте хоть за черта!» — и ушел в другую комнату. Папа у нас человек суровый, но не грубый. Срывается на резкий тон редко, поэтому несколько секунд стояла тишина. И в этой тишине незнакомый, картавый голос сказал: «Голосуй за Жирика!»
Дедушка чего-то недослышал, чего-то недопонял, поэтому, по-совиному выпучив глаза, смотрел на бабушку. У брата отвисла челюсть. Мама замерла в позе подброшенного над лошадью жокея (она в этот момент вставала с кресла и собиралась бежать за папой).
Бабушка, сделав движение, как будто двумя ладонями раздавила у себя на груди муху, застыла. Меня тоже как кирпичом по голове тюкнуло, и лицо, наверное, я сотворила еще то! Но уже через секунду поняла — Кеша заговорил!
Не в силах произнести ни слова, я только протянула руку, указывая на телевизор, на котором сидел попугай. Польщенный вниманием, он шумно встряхнулся, гордо оглядел новый вариант финальной сцены «Ревизора» и внятно повторил: «Голосуй за Жирика!»
Что было потом — описать трудно. Соревнуясь в остроумии и фактически визжа от восторга, вся семья — от мала до велика — обсуждала с Кешей его политические взгляды. Были предприняты все усилия, чтобы спровоцировать его выступить на «бис» и записать на пленку. Но, то ли обидевшись на наши шуточки, то ли решив, что мы еще не созрели для серьезного политического диалога, попугай замолчал.
С тех пор Кеша не произнес ни одного слова. Мы до сих пор гадаем: почему он тогда сказал именно эти слова? Мы вообще не обсуждали Владимира Вольфовича! Правда, брат припоминает, что в какой-то момент в его речах проскакивало это имя, но не уверен, что звучало оно так фамильярно. Другой вариант: Кеша мог услышать его по телевизору в каком-нибудь очередном журналистском пасквиле. Но то, что
Каждый проголосовал, за кого хотел. Бабушка и я это мероприятие проигнорировали. А может быть, зря?
Во всяком случае, я для себя решила: если перед новыми выборами Кеша снова заговорит, я проголосую за того, кого подскажет попугай.
Поскольку в этой главе авторы писем не раз склонялись к версии телепатии — как варианту того самого искомого «шестого» чувства, то предлагаю еще одно письмо-курьез, присланное мне из г. Ульяновска Владимиром Ж.
Летним вечером на одной из приволжских баз отдыха на веранде над самой рекой сидела веселая компания. Пили пиво, ели шашлыки. А нас ели комары. И не просто ели — жрали. Гудящая туча кружила над столом, не давая расслабиться и отдохнуть. Некурящие, которые обычно, скорчив физиономии, крутят головами, демонстративно уходят от сигаретного дыма и читают лекции о вреде курения, и те просили курить побольше, а потом и сами задымили, как паровозы, оправдываясь «мы не вдыхаем».
Комарье лезло под одежду, в рот, в глаза. Табачный дым отпугивал озверевших кровопийц, но только на время выдоха. Одновременно со вдохом они, как будто следуя за воздушным потоком, вновь кидались атаковать наши лица.
Я показывал фокусы. Это были не обычные доморощенные манипуляции с картами, а настоящие профессиональные трюки, которым научил меня мой друг-иллюзионист.
И кто-то пошутил: «Вот если бы ты комаров разогнал, чтоб они нас не жрали, — вот это было бы натуральное чудо!» Я был не пьян, но и не совсем трезв. Восторженный женский писк по поводу моих штучек-дрючек вдохновил меня на подвиги. «Запросто! — сказал я. — Ни звука и ни одного движения!» Про «звук» и «движение» я загнул специально, в тайной надежде, что кто-нибудь рассмеется или хлопнет очередного комара и неудачу можно будет списать на проштрафившегося.
Все замерли. Я проделал руками какие-то пассы и, не зная, что делать дальше, мысленно заорал: «Прочь отсюда, проклятое племя! Прочь! Если не уйдете, подожгу на берегу все кусты, в которых вы днем отсыпаетесь, бензином весь берег оболью! Уходите подобру-поздорову, не доводите до греха!» И с такой яростью я это подумал, что сам себе удивился.
И что бы вы думали? Гудение стало затихать, и вокруг нашего стола настало райское блаженство. В свете лампы, висящей под потолком террасы, были видны темные шевелящиеся облачка, издающие противный зудящий звук, но ни один из маленьких вампиров не приблизился к нашей компании.
У всех был просто шок. У меня самого тоже, хотя я не показывал виду и всячески изображал, что такие подвиги для меня — плевое дело.
С тех пор меня зачислили в колдуны. Дошло до того, что ко мне стали даже со всякими глупостями типа «приворожить» или «снять порчу» приставать. Я было подумал, что мог бы много денег на дурости человеческой заработать. Но делать этого не стал. В шутку людей поморочить — это с удовольствием, но сделать это своей работой — увольте.
Но почему послушались меня комары — до сих пор не пойму. Неужели они телепаты?