Этика для нового тысячелетия
Шрифт:
Если подлинный мир представляет собой нечто более глубокое, нежели хрупкое равновесие взаимной враждебности, если в конечном итоге он зависит от разрешения внутреннего конфликта, то что нам сказать о войне? Хотя, как это ни парадоксально, целью большинства военных кампаний является мир, на деле война похожа на огонь в человеческом сообществе, огонь, питаемый человеческими жизнями. Так же и в том, как она распространяется, она очень похожа на огонь. Если, например, мы посмотрим на ход недавнего конфликта в бывшей Югославии, мы увидим: то, что возникло как относительно ограниченная стычка, очень быстро захватило весь регион. Точно так же, если мы взглянем на конкретные эпизоды, то увидим: туда, где командиры находят слабые точки, они немедленно посылают подкрепление, – а это все равно что бросать людей в костер. Но мы не обращаем на это внимания, поскольку для нас это привычно. Мы не можем осознать, что сама природа войны – холодная жестокость и страдание.
Печальная правда состоит в
Но ещё хуже то, что в современной войне цели тех, кто ее развязывает, зачастую не имеют отношения к конкретному конфликту. В то же время воздействие войны на тех, кто в ней не участвует, сильно возросло. Больше всего в наши дни от войны страдают совершенно невинные, – и не только семьи тех, кто сражается, но в гораздо большей степени простые граждане, часто вообще не имеющие отношения к конфликту. Даже после того, как война заканчивается, продолжаются огромные страдания – из-за того, что в земле остались мины и отравляющие вещества после использования химического оружия, не говоря уж об экономических трудностях, рожденных военными действиями. А это значит, что все больше и больше женщин, детей и стариков становятся главными жертвами войны.
Реальность современных военных действий такова, что они становятся похожими почти на компьютерную игру. Постоянно растущая сложность и изощренность оружия превосходят воображение среднего человека. Разрушительные возможности такого вооружения настолько ошеломляющи, что, какие бы аргументы ни приводились в пользу войны, все равно аргументов против нее найдется куда больше. Для нас могла бы быть почти простительной грусть по древним битвам. Ведь тогда, по крайней мере, враги встречались лицом к лицу. Страдания войны не отрицались. К тому же в те дни правители обычно сами вели в бой свои войска. Если правителя убивали, тем, как правило, заканчивалось и сражение. Но с усложнением технологий генералы стали предпочитать держаться глубоко в тылу. В наши дни они могут прятаться в тысячах миль от места военных действий, в подземных бункерах. При мысли об этом я готов даже вообразить себе «умную» пулю, которая умеет отыскивать тех, кто решил начать войну. Пожалуй, это было бы более справедливо: и на основании этого я мог бы приветствовать такое оружие, которое избирательно устраняет виновников войн, не задевая ни в чем не повинных людей.
В связи с тем, что оружие по определению обладает способностью разрушать, мы должны признать, что, будь оно предназначено для наступательных или для оборонительных целей, все же существует оружие единственно для того, чтобы уничтожать людей. Но, если даже мы полагаем, что мир полностью зависит от разоружения, мы должны также осознать, что оружие не действует само собой. Хотя оно и предназначено для убийства, пока оно остается на складах, оно не может причинить физического вреда. Кто-то должен нажать на кнопку, чтобы взлетела ракета, или на спусковой крючок, чтобы вылетела пуля. Никакая «злая сила» сделать этого не может. Может лишь человек. Поэтому для установления мира требуется, чтобы мы начали демонтировать нами же созданные военные структуры. Мы не можем надеяться на то, что будем наслаждаться миром в подлинном смысле этого слова, пока сохраняется возможность того, что несколько человек решат продемонстрировать свою военную мощь и начнут навязывать другим свою волю. Мы также не можем надеяться на радость истинного мира до тех пор, пока существуют авторитарные режимы, возникшие благодаря силе оружия, – ведь такая власть не смущается, отдавая несправедливые приказы. Несправедливость уничтожает правду, а без правды не может быть длительного мира. Почему? Потому что, когда на нашей стороне правда, с ней к нам приходят открытость и уверенность, И наоборот, когда правды в обществе нет, единственным путем для достижения наших узких целей остается сила. Но, когда результаты достигаются подобным образом, в обход истины, люди не чувствуют себя достаточно хорошо, ни победители, ни побежденные. Подобные отрицательные чувства подрывают мир, достигнутый силой.
Понятно, что мы не можем уничтожить все оружие в одно мгновение. Как ни желанно разоружение, добиться его в одностороннем порядке чрезвычайно трудно. И хотя мы желаем увидеть такое общество, в котором вооруженные конфликты стали достоянием прошлого, и хотя нашей конечной целью должно стать полное уничтожение всего, что относится к войне, – было бы слишком оптимистичным надеяться на окончательное избавление от всякого оружия вообще.
Каждый из нас играет свою роль в этом процессе. Когда мы, как отдельные личности, разоружаемся внутренне – справляясь со своими отрицательными мыслями и эмоциями и взращивая в себе положительные качества, – мы создаем условия для внешнего разоружения. В действительности, подлинный, устойчивый мир возможен лишь тогда, когда каждый из нас предпримет внутренние усилия. Болезненные эмоции – кислород, питающий конфликты. Поэтому чрезвычайно важно, чтобы мы оставались внимательными к другим, осознавая их равное с нашим право на счастье, не делая ничего такого, что увеличит чужие страдания. Тут очень полезно потратить немного времени на размышления о том, как чувствуют себя во время войны те, кто стал ее жертвами. Что касается меня, то мне достаточно вспомнить мою поездку в Хиросиму несколько лет назад, – и меня охватывает ужас. Там в музее я видел часы, остановившиеся в момент взрыва бомбы. Я также видел пакетик швейных иголок, сплавившихся от жара в единую массу.
Что нам действительно нужно, так это породить отчетливое стремление, которое и поведет нас к постепенному разоружению. Еще мы должны разработать соответствующую политику. В том, что касается практических мер, необходимых для полного уничтожения оружия, мы должны понимать: оно возможно только в контексте полного разоружения. Недостаточно предлагать лишь отказ от оружия массового уничтожения. Мы должны создать условия, благоприятствующие осуществлению идеи в целом. Наиболее очевидный путь – опираться на уже существующие инициативы. Я имею в виду многолетние усилия, направленные на установление контроля над наращиванием определенных типов вооружения, и в ряде случаев – на полный отказ от них. В течение семидесятых и восьмидесятых годов мы наблюдали за переговорами между восточным и западным блоками по поводу договоров о сокращении стратегических вооружений. Мы многие годы возлагали надежды на договор о нераспространении ядерного оружия, и теперь этот договор подписан многими странами. Невзирая на расползание ядерного оружия, идея всеобщего его запрета продолжает жить. Ободряет также то, что делается в отношении запрещения противопехотных мин. К моменту, когда я пишу эту книгу, правительства многих стран мира подписали протоколы, в которых отказываются от их применения. Поэтому, хотя и остается верным то, что ни одна из этих инициатив не достигла полностью своих целей, все же они отчетливо демонстрируют понимание неприемлемости подобных методов уничтожения. Они свидетельствуют о том, что главное желание человека – жить в мире. И они обеспечивают неплохой старт, с которого можно двигаться вперед.
Другой путь, которым мы можем идти к цели всеобщего разоружения, – постепенное сворачивание военной промышленности. Многим это покажется нелепой и неосуществимой идеей. Они возразят, что, если все страны не согласятся сделать это одновременно, то это будет просто безумием. А это, скажут они, никогда не произойдет. Кроме того, добавят такие люди, нужно ведь учесть и экономическую сторону вопроса. Но, если мы рассмотрим дело с точки зрения тех, кто страдает от вооруженного насилия, трудно будет отрицать, что мы ответственны за достижение этой цели какими угодно средствами. Когда я думаю о военной промышленности и о тех страданиях, которые способна принести ее продукция, я снова вспоминаю свою поездку в нацистский лагерь смерти в Аушвице. Когда я стоял там, глядя на печи, в которых сгорели тысячи человеческих существ, точно таких же, как я – причем зачастую это были живые люди, которые боятся жара даже одной-единственной спички, – меня сильнее всего потрясла та мысль, что все эти устройства были тщательно и со старанием созданы талантливыми людьми. Я почти увидел перед собой инженеров (всё интеллигентных людей), стоящих у кульманов и старательно проектирующих камеры сгорания, рассчитывающих высоту дымоходов, их вес и диаметр. Я думал о квалифицированных рабочих, осуществивших эти проекты. Без сомнения, они гордились своей работой, как гордятся ею все мастера. Потом мне пришло в голову, что точно так же возникает и оружие сегодняшнего дня. И оно тоже создается для уничтожения тысяч, если не миллионов, обычных человеческих существ. Разве такая мысль может не встревожить?
Все те, кто выполняет подобную работу, должны хорошенько обдумать, могут ли они оправдать свою деятельность? Можно не сомневаться, что, если они откажутся от своей работы, они пострадают. Можно не сомневаться и в том, что пострадает экономика стран, производящих вооружение, – если подобные производства будут закрыты. Но разве такую цену не стоит заплатить? Также в мире, похоже, можно отыскать немало примеров компаний, успешно перешедших с производства оружия на другие виды продукции. Кроме того, есть пример единственной в мире демилитаризованной страны, и мы можем рассмотреть её отношения с соседями. Если взглянуть на Коста-Рику, разоружившуюся еще в 1949 году, то ее выгоды в том, что касается уровня жизни, здоровья и, во многом, образования, огромны.