Это Америка
Шрифт:
Расстроенной Лиле было все равно, чем заняться, лишь бы отвлечься от грустных мыслей. К тому же любопытно было понять, что все-таки представляет собой этот оборотень. Они прошли мимо ряда дешевых пиццерий и маленьких кафе, Яша подвел ее к шикарному входу и небрежно заметил:
— Мой любимый ресторан. Хорошо готовят, да и мороженое здесь — лучшее в Риме.
Их сразу провели к столику, видимо, его тут и правда знали. Он спросил Лилю, что она будет.
— Я не хожу по ресторанам. Мне достаточно чашки кофе, — смущенно ответила она.
— Обязательно с ликером и мороженым. Какой кофе вы
— А разве есть кофе по — американски?
— Конечно, американцы пьют много кофе.
— Тогда я попробую по — американски.
Яша с удовольствием разыгрывал партию аристократа, знатока Рима и западной жизни.
— Я купил себе несколько хороших итальянских костюмов. Итальянская мода и пошив — самого высокого класса. В Америке такие стоят раза в три дороже.
Лиле принесли большую чашку довольно некрепкого кофе. Она попробовала и удивилась тому, насколько он был непохож на ставший уже привычным итальянский. Яша засмеялся:
— Это и есть кофе по — американски.
— Что вы собираетесь делать в Америке? — спросила Лиля.
— Открою галерею и буду продавать картины своего брата и других художников — авангардистов. Я умею это делать. А вы?
— Я врач. Хочу попробовать снова стать врачом.
— Доктор? Тогда вы точно разбогатеете.
— Ну, я так не думаю.
— В Америке врачи богатые, уж я-то знаю. Возле больниц всегда стоят самые дорогие машины — «кадиллаки», «мерседесы».
— Какие там машины, — отмахнулась Лиля, — мне придется начинать все сначала, сдавать тяжелый экзамен.
Лиля стала прощаться, и Яша предложил подвезти ее на такси. Но ей больше не хотелось с ним общаться, она поняла, что он собирается приударить за ней от нечего делать, и соврала:
— У меня встреча с сыном.
Отделавшись от Яши, она пошла домой пешком и у входа в оперный театр увидела небольшую толпу. Давали оперу Верди «Эрнани». Лиля решилась и купила билет на галерку. Слушая оперу, она сразу забыла о неприятном впечатлении от разговора. Она не знала сюжета «Эрнани», но с первых аккордов ее охватил восторг — и от музыки, и от исполнения бельканто.
Домой она пришла в полном восторге.
— Лешенька, я слушала замечательную оперу. Нам надо обязательно сходить вместе.
Но он был расстроен и только ответил:
— Мне плевать. Меня уволили из ХИАС.
— Как? За что уволили?
— Да ни за что. Сказали, что у них нет денег, чтоб платить, и выгнали.
Он был глубоко травмирован, и мать как могла старалась успокоить его:
— Тебя не выгнали, а просто сократили. Не расстраивайся, денег нам хватает.
— Я старался, работал. Это унизительно, когда тебя выгоняют.
— Лешенька, не придавай этому большого значения. Пойдем завтра в оперу или, если хочешь, в кино.
13. Семья Штейнов собирается в Израиль
В Советском Союзе все больше евреев подавали заявления на выезд в Израиль, но из города Саранска уезжали лишь единицы. Одним из первых уехал профессор — терапевт Евсей Глинский с женой и сыном — студентом Сашей [21] .
Они снимали квартиру
21
Эпизод отъезда семьи Глинских описан в 3–м томе «Крушение надежд».
— Неправильно он сделал. Большой ученый, профессор, нужный России человек. Чего ему в Израиле понадобилось?
Жена Маруся скептически пожимала плечами:
— Сколько волка не корми, а он все в лес смотрит. Вот и евреи в свой Израиль едут.
Михаил рассердился:
— Много ты понимаешь! Я вот тоже еврей, но уезжать из России не собираюсь. Да и вообще, столько в России евреев, так что ж — всем уезжать, что ли?
Роза, дочка — студентка, сразу поправила отца:
— Да они не в Израиль, а в Америку подались, чтобы пожить наконец хорошей жизнью.
— Ты-то что знаешь о той жизни?
— Знаю, и все знают! Мы все в России живем в глубокой жопе. Только вы не хотите этого замечать, зарылись на грядках в своем огороде! — выпалила Роза.
— Ишь ты какая, поговори мне еще! — погрозил отец кулаком.
У Розы была тайна — она тосковала по Саше Глинскому. Три года назад она влюбилась в него, сумела привлечь его внимание и отдалась ему. А он уехал и даже не попрощался. В характере Розы было добиваться своего, и она стала думать, как бы самой уехать из России, найти Сашу в Америке и женить на себе. И стала Роза все чаще рассказывать дома, как уезжают некоторые ее друзья и подруги.
— Мама, папа, надо бы и нам податься за бугор.
— Ты о чем это говоришь, девка? — недовольно спрашивал Михаил. — Что еще за «бугор»?
— Так теперь люди заграницу называют, за бугром она. Мне ребята говорят: раз у тебя отец еврей, вас всех в Израиле примут.
— Я сказал уже: никуда из России не поеду. Мне и здесь хорошо, — проворчал Михаил.
Маруся в свою очередь напустилась на дочь:
— С чего это мы в Израиль поедем? Мы и здесь неплохо живем — дом отец построил, огород у нас, запасы делаем — помидоры там, огурцы солим, хряка на сало откармливаем. Рыбу отец ловит, коптим. И не подумаю уезжать!
Роза ненадолго прикусила язык, но мечтать о Саше и об отъезде не перестала. В свои двадцать два она была в самом соку: высокая, краснощекая, курносенькая и скуластая, с большими лучистыми глазами зеленоватого оттенка и волосами светло — каштанового цвета — настоящая русская деваха. Роза любила гостить в деревне у дедушки с бабушкой, носила ведрами на коромысле воду, готовила вкусные щи, копала грядки, полола огород, косила траву на сено, доила корову, ездила верхом на лошади без седла. Это про таких женщин Некрасов писал: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». И удовольствия Роза любила тоже деревенские: обожала париться в бане и пить квас. Бывало, наносит в деревенскую баню «по — черному» воды, растопит ее, раскалит камни и часами парится, лежа на полке, постегивая себя березовым веником. А потом, распаренная, кидается в холодный пруд, а зимой — прямо в снег. Отец с удовольствием любовался дочкой и часто говорил: «Удачная получилась девка, не промах».