Это было на рассвете
Шрифт:
— Где же он?
— Он погиб, остался вон там, — Юсупов показал в сторону оврага, что на левом фланге.
— Надо же, своего оставил, а фашиста притащил! — возмутился Крылов.
— Я его не тащил, он сам тащил себя.
— Ладно, за Николаем Тещевым пошлю.
Поскольку больших знатоков немецкого языка не оказалось, то небыстро удалось заставить говорить пьяного пленного солдата. Когда ему потерли уши, чтобы побыстрее прошел хмель, он стал дергаться, кричать. Потам заплакал.
— Погоди, придет время, зарыдает и твой фюрер, — усмехнулся
Пленный рассказал, что их дивизия отступает почти из-под самого Ленинграда. Потери большие. В Великом Селе погиб командир танкового полка гитлеровцев. Вчера вечером наши самолеты сбросили грузы с продовольствием (пленный вытащил из кармана и показал кусок сала). Но с того места советские подразделения уже ушли, и все это досталось им. Немецкое командование разрешило выпить и приказало идти в атаку, чтобы наших окружить и взять живыми.
Неравный бой продолжался более суток. Силы у нас были на исходе. Боеприпасов почти не осталась. Танкистам приходилось делиться снарядами. Подошедшие части мощным огнем артиллерии и танков остановили наседавшего противника и вынудили его отступить с большими для него потерями.
Глава II
ЗА КРАЙ ПОЛЯРНОГО СИЯНИЯ
О людях, оживляющих танки. — Начало штурма. — Что ни шаг — то мина. — Уома — Питкяранта — Ухта. — За край полярного сияния.
Наша танковая бригада после изнурительных боев в пригороде Новгорода, Сутоках, Кшентицах и 150-километрового рейда во вражеский тыл, нанесшего ему значительный урон, нуждалась в пополнении боевой техникой и личным составом. Поэтому группа офицеров, в том числе и я, отправилась в Москву на танкоремонтный завод за боевыми машинами. Старшим был капитан Урсов.
В Москву приехали во второй половине дня 13 апреля. Стоял весенний теплый солнечный день.
Жизнь в столице течет, как в мирное время: ходят трамваи, автобусы, толпы народа на улицах. Вид у горожан по сравнению с прошлым годом стал намного бодрее. Наши вооруженные силы в наступательных операциях зимой и весной 1944 года на всех фронтах одержали крупные победы.
У заводских ворот мы встретили русоволосого, одетого по-рабочему, лет сорока, усталого на вид мужчину.
— За техникой? — спросил он.
— Так точно! — ответил капитан.
Мужчина достал из кармана потрепанный блокнот.
— Полевая почта № 37212? — уточнил он.
— Так точно!
— Проходите в казарму переменного состава. Там вас ждет представитель штаба округа, — показал он нам на продолговатый желтый барак.
Чуть позже мы узнали, что это был начальник производства завода Василий Дмитриевич Страмнов. Он оказался
Чтобы попасть в казарму, надо было пройти почти всю территорию завода. Нетрудно было понять, что работа тут кипит: шум станков, скрежет кранов, стук молота, рев моторов. Одни танки после ремонта сходят с конвейера, другие — возвращаются после испытаний. Вид у каждого рабочего усталый, осунувшийся, серьезный.
Мы остановились возле ожидающих ремонта поврежденных машин.
— Обратите внимание на башни. Истыканы десятками снарядов, а пробоин почти нет, — проговорил капитан Урсов.
— Факт, наша броня намного крепче гитлеровской, — заметил я.
— Это верно, — согласились все.
Неподалеку была свалка разбитых желто-полосатых немецких танков. Туда мы не стали заходить — насмотрелись досыта на фронте.
В казарме двумя шеренгами стояли только что прибывшие экипажи. Их инструктировал майор в ладно сшитой, стального цвета шинели.
— Самое главное для механиков-водителей — эксплуатация и уход за техникой! Возьмите себе в привычку: прежде чем сесть за рычаги, обязательно осмотрите машину. Независимо от обстановки постарайтесь найти для этого время, — твердил майор.
Мне показался очень знакомым его голос. Вспомнить не успел: нас вызвал офицер отдела кадров Московского военного округа. Побеседовав с некоторыми офицерами, спросил у меня:
— У вас глаза целы? — при этом внимательно разглядывал мое лицо со следами ранения.
— Зрение нормальное, — ответил я ему.
— А ну, прочтите сообщение Совинформбюро, — предложил мне подполковник.
Я прочел как полагается. Потом кадровик сказал:
— Предлагаю вам, товарищ Семенов, остаться в Москве на этом заводе. Выбирайте любую должность взводного: танкоремонтного, демонтажного, автотракторного…
«Наша армия наступает на всех фронтах, а я должен сидеть в Москве», — мелькнула мысль, и я наотрез отказался. Только отошел от кадровика — слышу:
— Здравствуй, Коля! Боевой друг по защите Ленинграда. Полагаю, приехал за машиной с экипажем. Выбирай любой. Экипаж — ребята, что надо! — улыбаясь, толкнул меня в плечо подошедший сзади майор.
Поправив сдвинутую пилотку, поднял голову и вижу: передо мной стоит бывший наш помпотех батальона майор Иван Макарович Голушко. После блокадного пайка заметно поправился.
— Отойдем в сторону, присядем и поговорим. Тороплюсь. К концу рабочего дня надо явиться к начальнику штаба Бронетанковых войск, понятно? — Когда майор расстегнул шинель, на его гимнастерке блестели три ордена.
— Понятно, понятно…
— Знаешь, кто начальник штаба?
— Не имею понятия, Иван Макарович.
— Генерал Павел Ильич Пинчук.
— Бывший наш комбриг?
— Точно, он.
— Ну, что ж, мы очень любили его. Знали и тогда, что он долго не засидится в бригаде. Меня, может, и вспомнит, если ему напомните кое-что.