Это было под Ровно. Конец «осиного гнезда» (ил. М.Петрова)
Шрифт:
Я сел, опустил с кровати ноги и закурил.
— Вешать, террор, это все хорошо. Только… знаете ли, поверить, чтобы в этом маленьком городке существовала организация…
— Хм… Вы хотите сказать, что это никакая не организация, а просто кучка головорезов из окруженцев? А электростанция?!
– воскликнул Похитун. Почему на прошлой неделе четыре дня не было света в городе? Почему, я вас спрашиваю? Это тоже кучка головорезов? А помните, мы шли с вами и наткнулись на шлагбаум около автобазы?
— Ну, помню. Ремонт канализации, и проезд через два
— "Канализация, канализация"!
– передразнил меня Похитун.
– Это для дураков. Но мы-то с вами не дураки. Хм… Канализация! Хорошенькая канализация! Улица на протяжении двух кварталов была заминирована. За ночь подорвались сразу три машины. Это вам что? Тоже кучка головорезов? Ничего себе, кучка. Вот ведь что делают, подлецы!…
В душе я торжествовал. Мои предположения оправдались: и здесь советские люди не склонили головы перед оккупантами. В городе, несомненно, существует и действует подпольная группа. И группа хорошо организованная. Подорвать казарму и помещение гестапо совсем не просто. Это предприятие рискованное и сложное, требующее подготовки и, главное, смелых людей. А такими людьми могут быть только истинные патриоты.
Похитун продолжал ходить взад и вперед, шаркая ногами.
Я нарушил затянувшуюся паузу и сказал:
— Хорошенькое дело! Так они, чего доброго, и к нам еще сунутся…
— А что вы думаете?
– подхватил Похитун.
– И сунутся. Им нечего терять. В этом-то и вся суть…
Я не ожидал от него подобной паники, и мысль о том, что Похитун специально подослан ко мне, отпала.
Мы поговорили еще немного об активности "бандитов", а потом переключились на другие темы. Я предложил совершить вылазку в город и посидеть в казино.
— По случаю чего?
– осведомился Похитун.
— Сегодня получил монету.
— Ах, вот оно что… Готов, готов! Но я вижу, что и вы не дурак выпить. А?
— Все хорошо в меру, - заметил я.
– Так пить, как вы, я не могу.
Похитун потер руки и опять уселся на кровать. Он начал рассказывать сальные, плоские анекдоты, причем, еще не договорив, начинал смеяться. Ему казалось, что смешно и мне, но я только улыбался. Меня смешили не анекдоты, а сам Похитун. Я улыбался и в то же время обдумывал один ход. Мне очень хотелось узнать фамилию Доктора, у которого я гостил, и мне казалось, что удобнее всего попытаться выведать это у Похитуна. И я придумал. Я принялся чесать руки.
Похитун вначале не обращал на это внимания, а потом спросил:
— Вы что чешетесь? Чесотку подхватили?
— Не знаю, - ответил я и нахмурился.
– У меня все время чешется после знакомства с вашим врачом.
Похитун поднял свои вылезшие брови:
— С каким врачом?
— К которому я ездил.
Похитун хрюкнул и рассмеялся.
— Виталий Лазаревич такой же врач, как мы с вами. И его экзема не заразна. Я с ним спал на одной койке и вытирался одним полотенцем. У вас повышенная мнительность. Натрите руки водкой. Это лучшее средство.
Я обещал воспользоваться советом, зевнул
— Ну и спите себе, - разрешил он и оставил меня в покое.
Мне даже не верилось, что ход, предпринятый мною и к тому же очень примитивный, себя оправдал.
Значит, Доктор и есть тот самый Виталий Лазаревич Шляпников, с которым имели дело наши контрразведчики. Как тесен мир! Встретились все "знакомые"!
Я встал, открыл печную дверцу, порылся в теплой золе, нашел крепкий уголек, сунул его в карман своего плаща, выключил свет и лег спать.
С утра со мной занимался немногословный и педантичный радист Раух.
От него трудно было услышать лишнее слово. Он говорил только о том, что мне следовало знать. Занимались два часа: час - фото, час - радиодело.
Потом явился Константин. Я разложил на столе план Москвы, усадил ученика и поставил перед ним задачу: каким маршрутом быстрее всего добраться с Курского вокзала на Савеловский. Он сделал это без затруднения и именно так, как сделал бы я. Затем мы побродили с ним по Малому и Большому кольцу, покружили по кривым арбатским переулкам, въехали в Москву с Ярославского, Ленинградского, Рязанского, Дмитровского и других шоссе.
Константин не изменял себе и оставался таким, каким был при первой встрече: отчужденным, угрюмым, глядящим исподлобья и даже враждебно.
Иногда по блеску в его глазах мне казалось, что он хочет спросить меня о чем-то, не относящемся к занятиям. Я с интересом ждал от него живого слова, но блеск сейчас же угасал, и лицо Константина оставалось мертвенно-неподвижным.
А может быть, все это мне только казалось, потому что я этого хотел и ждал?
После занятий с Константином я попал в лапы Похитуна. Прежде чем приступить к разбору очередной шифровальной комбинации, мы уточнили время, когда отправимся в город.
И никто не знал, что творилось у меня в душе, никто не догадывался, что означает для меня сегодняшний день. А день был необычен, и уж я-то забыть об этом не мог. Я знал, что все советские люди, где бы они ни находились - в огне переднего края, в суровой Сибири, в знойной Средней Азии, в тылу врага, в партизанском отряде или в лапах фашистов, за колючей проволокой или в застенках гестапо, - всюду-всюду, хотя бы только в сердце и молчаливо, как я, празднуют двадцать пятую годовщину Советской власти, годовщину Великой Октябрьской революции.
Я был горд тем, что продолжаю дело, начатое нашими отцами. Я был горд тем, что тоже нахожусь на линии огня, что здесь мой передний край, что моя вахта не менее сложна, опасна и ответственна, чем любая другая.
После окончания занятий меня вызвали к Гюберту. Сердце ёкнуло: а вдруг он и сегодня сорвет вылазку в город?
Гюберт усадил меня против себя, и я сразу заметил необычное: он остановил внимательный и пристальный взгляд на моих руках.
Но он допустил промах. Я сразу увязал его интерес к моим рукам со вчерашним моим ходом. Ясно, что Раух подслушивал мой разговор с Похитуном.