Это было под Ровно
Шрифт:
— Ко мне только что заходили какие-то два молодчика и спрашивали о немцах. Наверное, партизаны. Они ушли вон в ту сторону.
Это был тот самый лесник, у которого мои разведчики взяли картошку. Нашу колонну он принял за отряд полицейских.
При допросе лесник сознался, что ехал в районный центр Хабное, чтобы сообщить немцам о появившихся партизанах. Те за поимку партизан обещали награду. И о себе он рассказал: в свое время был осужден по уголовному делу советским судом.
Все стало ясно: был уголовником,
Это происшествие насторожило нас еще больше. И хотя все устали, я решил не делать привала. Часа в три дня на ходу съели по куску вареного мяса. Хлеба у нас не было.
Как назло, начался сильный дождь, настоящий ливень. Одежда и обувь пропитались водой, идти стало еще тяжелее. Час, другой — дождь все не прекращался, но мы, не останавливаясь, шли все дальше и дальше от опасных мест. Лишь к ночи, когда все уже выбились из сил, я решил остановиться. Дождь прекратился, но в густом лесу все было мокро, с деревьев падали крупные капли и тучами роились комары. Люди, не привыкшие к длинным переходам, валились с ног и тут же засыпали.
На другой день мы нашли подходящее место для временного лагеря. Это было в лесу, среди огромнейших сосен. Здесь раньше, вероятно, было культурное хозяйство. На каждом дереве были сделаны «стрелы» для стока смолы и прикреплены чашечки. Мы быстро построили шесть палаток из парашютов, чтобы уберечься от комаров и иметь возможность спокойно спать. Недалеко от лагеря выбрали площадку для приема парашютистов. В тот же день укомплектовали подразделения, выделили разведчиков, побеседовали с ними и направили их в разные стороны — узнать, не идут ли следом за нами немцы, познакомиться, как живет население в деревнях и нельзя ли где-либо достать продуктов.
Утром 25 июня охранение лагеря задержало и привело ко мне еще одного субъекта, назвавшегося местным жителем. Недалеко от нашего лагеря он тщательно высматривал местность. При обыске у него нашли справку, что он работает в немецкой полиции. Сомнений быть не могло: немцы нас ищут и, может быть, уже напали на наш след.
В ту же ночь была тревога. Один из часовых услышал в лесу какой-то шорох. В темноте ему не удалось ничего разглядеть. Шепотом он приказал напарнику бежать в лагерь и доложить, что слышал шум.
В лагере объявили тревогу. Через несколько минут отряд был в боевой готовности.
Но вокруг все было тихо, ничто не нарушало лесной покой. Обшарили кругом всю местность — ничего подозрительного.
Через час дали отбой, но остаток ночи я уже не спал. Дело в том, что тревога обнаружила наши непорядки: многие товарищи одевались и обувались пятнадцать-двадцать минут, бойцы поддежурного взвода спали раздетыми, хотя, по правилам, не должны были раздеваться — ночью они заступали на дежурство. Я вызвал к себе командиров подразделений и самих нарушителей дисциплины и строго отчитал их.
Наутро
— Вот кто ночью был виновником тревоги и напугал часового! — сказал Лукин.
Лида и Маруся подняли визг от удовольствия.
— Ой, какие чудные! Отдайте их нам!
Но ту, которую Лукин ударил, пришлось зарезать. Другую отдали девушкам.
— Только не подымайте тревоги, если она заблеет, — шутили бойцы.
Поздно вечером в лагерь неожиданно явился в полном составе «маяк» со станции Толстый Лес. И доктор Цесарский с ним. Оказывается, туда нагрянули немцы и схватили больного Калашникова вместе с железнодорожным сторожем.
Мы выделили группу разведчиков и дали им задание точно выяснить, где немцы и знают ли они место нашего лагеря.
До рассвета, когда все еще спали, разведчики вышли в путь. Но ушли они недалеко. В трехстах метрах от нас, на другом берегу маленькой речушки, они увидели немцев и открыли огонь. Буквально в две минуты лагерь был на ногах. Со мной в палатке спал Сергей Трофимович Стехов. Он выскочил из палатки раньше меня и, захватив с собой поддежурный взвод, побежал по направлению стрельбы. Я оставался в лагере, у палатки с радиостанцией и штабными документами.
Стрельба разгоралась; можно было понять, что там, у речки, идет настоящий бой.
Потом стрельба началась с другой стороны, близко от лагеря. Медлить нельзя было. Вторую группу бойцов во главе с Кочетковым я отправил к месту боя. Из оставшихся партизан выставил дополнительные посты вокруг лагеря.
В лесу каждый крик, каждый выстрел давал громкое эхо. Уже отчетливо слышались крики «Рус, сдавайся!» и заглушавшее их наше партизанское «Ура, ура, вперед!»
Через полчаса принесли первого раненого. Это был испанец Флорежакс. Доктор Цесарский и Маруся Шаталова уже подготовили санитарную палатку. У Флорежакса было тяжелое ранение разрывной пулей. Цесарский приступил к операции.
Вскоре привели пленных: двух немцев и трех предателей-полицейских, одетых в немецкую форму. Их мы допросили в первую очередь, потому что Цесарский, знавший немецкий язык, занят был операцией.
Пленные показали, что они действительно шли на наш отряд и их головная колонна в составе ста шестидесяти человек с двух сторон напала на лагерь. Уже в ходе боя немецкий командир сообщил по радио в Хабное, чтобы немедленно высылали подкрепление.
Шумы боя утихали, и стрельба удалялась. Было ясно, что наши отгоняют немцев.