Это было у моря

Maellon

— Вздор. Пусть стрижется, я сказал. Не буду же я его силком заставлять.

— Спасибо, родной. Увидимся дома.

Они разошлись по машинам — Лианна с Сансой сели в минивэн, а Рейегар — в свой кровавый «корвет». Тронулись почти одновременно.

— Ну Санса, поздравляю. Вот ты и в законе.

— С трудом. Вы же слышали…

— Не бери в голову. Фиг с ней, со старой ведьмой. Ты же не с ней будешь учиться… И вообще — важно не это, а то, что сказал

Рейегар. Тебе надо закончить эту школу. Сама же понимаешь — это критично. Для всего, что ты желаешь…

— Да.

Санса задумалась. Всего полгода. А там — свобода. Ненужная ей свобода. Может быть, после окончания школы… Может тогда она станет в законе и для него тоже? Хоть какая-то надежда…

— Поспешим — нам еще надо заехать за формой. Надо же тебе выглядеть как все — не при Рейегаре будет сказано… Лианна засмеялась. — Ты видимо уже заметила, как он относится к униформизму и «эффекту толпы». Готов пойти на что угодно — лишь бы отличаться. Ну в пределах разумного, конечно. Если исключить эту его машину и борзых…

3.

Арья-таки сделала так, что все (кроме Лианны, которой Джон пожарил яичницу) дышали огнём, замутив какое-то таинственное блюдо из полусырой рыбы, щедро сдобренной всеми видами специй, что она смогла выудить из шкафа. После ужина Санса, допивая третий стакан воды, убрала со стола, загрузила посудомоечную машину и сбежала в комнату, сославшись на то, что у нее болит голова и она хочет лечь пораньше перед школой.

Она закрыла дверь и уставилась на отвратительную школьную форму — синюю с белым — в морском стиле, что неприятно напомнило ей о событиях августа. Особенно ужасала короткая юбка — что там директор вещала о нравственности? Выше колена, вся в дурацкую складку — и что ужасно — к форме прилагалось расписание, когда что надевать! За исключением особо холодных дней по вторникам и четвергам полагалось ходить в юбке. То есть завтра — в четверг — ей предстояло напялить это убожество — разве что грянут небывалые морозы и спасут ее. Появиться впервые в новом классе одетой как дурного пошиба проститутка, играющая в нимфетку!

Санса раздраженно скинула форму на стул и плюхнулась на кровать. Какая разница, в сущности. Пусть ее будет форма. Сейчас ее интересовало только одно — позвонит ли он. Ну не позвонит — она теперь знает его номер — и может набрать ему сама. Но Сансе почему-то хотелось, чтобы Сандор сам проявил активность. Если позвонит она — это будет значить, что она опять навязывается — а он, может, и говорить с ней не хочет… Да он и не хотел — вот вчера как пришлось его уламывать обещать позвонить…

Санса вздохнула. Когда он был рядом — она могла чувствовать его, почти как саму себя. Теперь, на расстоянии все было еще сложнее, чем обычно. Она почти потеряла с ним связь. С каждой секундой он отдалялся все больше. Санса уже с трудом помнила, как именно он выглядел, как ходил, как говорил. Она судорожно рванула к дневнику — записать, пока еще помнит. Дергает ртом, когда злится. Теребит сожжённую бровь, когда нервничает. Курит — да все время. Санса усмехнулась. Спит на спине, иногда приоткрыв рот, но не храпит. Обнимает ее за плечи нежнее всех на свете. Гладит ее затылок против шерсти. Зарывается носом в ее макушку. Целуется как бог. Обнимается как демон — потом иногда даже ребра болят. Зовет ее «Пташкой» — это она не запамятует даже тогда, когда забудет собственное имя, данное при рождении. Любит ее больше всех. Любит ее слаще

всех. Любит ее… или уже любил?

От этих мятежных и щемящих мыслей ее оторвал телефонный звонок. Санса глянула на экран — он.

— Алло?

— Да. Привет, Пташка.

— Как у тебя дела?

— Все в порядке. Доехал до столицы. Продрых три часа в гостинице. Получил ценные сведения от местного клерка о философии современной музыки. С утра чуть не впечатался в грузовик на трассе. Завтра с утра иду к Тарли — звонил ему. Он заикался по телефону — так что предвкушаю встречу. Давно я никого не пугал. Ради этого я даже перестал бриться…

— Ты отрастил бороду? Что значит «чуть не впечатался»? Не смей пугать детектива, Сандор, ну! Нашел с чем шутить…

— Хорошо, я буду кроток как ягненок. Бородатый ягнёнок такой.

— Вот ты же олух. Страшно представить…

— Страшно то, что из себя представляет собой мое лицо, а не то, что я на нем отращу. Не смеши меня… Ты уже и забыла, как я выгляжу? Пташке — Пташкина память…

— Ничего я не забыла. Просто я же не считаю тебя некрасивым…

— Ага. Одна во всем мире.

— Мне-то что? Я не боюсь идти против толпы. И я против униформизма…

— Чего?

— Ничего. Меня в школу записали. Завтра — первый день.

— Ого, как скоро!

— Даже слишком. Были сегодня у директора.

— И как прошло?

— Хорошо. (Ну не могла же она ему рассказывать про этот паскудный разговор — со всеми намёками, наездами и хамством. И потом — это она должна была защищать их отношения — а она вместо этого сидела, как нашкодивший щенок, и хлопала глазами, свалив всю ответственность на дядю и предоставив ему право работать для нее адвокатом. Нет, об этом упоминать не стоило. И так тошно…)

— Ну я рад. Удачи на завтра. Ты же умница…

— Ты мне только что сказал, что у меня Пташкины мозги — забыл?

— Нет. Я сказал, что у тебя Пташкина память — это не одно и то же.

— По мне так одно. А вот еще — к вопросу о Пташкиной памяти. Я говорила сегодня с теткой — пока мне покупали приданое — теперь я богатая невеста… В общем, она не против наших с тобой отношений. Сказала, что они с дядей не будут препятствовать. И что даже самой невозможной любви стоит дать шанс…

— Хорошо. Приятно это слышать. Вот закончишь школу, и подумаем, что делать…

— А может ты приедешь раньше? Ну хоть повидаться….

— А вот это ни к чему. Да и хороша же ты будешь — фифочка в школьной форме с таким бородатым чудовищем как я. Еще одноклассники увидят — и наябедничают. И плакало тогда твое окончание школы…

Санса закусила губу. Иногда он бывал удивительно проницательным. Просто зрил в корень проблемы.