Это было в Дахау

ван Экхаут Людо

– Лучше уж поешь эсэсовского дерьма, – посоветовал Йеф (он был явно не в духе).

– Не хотите, так я съем один,- заявил я, почувствовав после их слов некоторое отвращение.

Я все же рискнул откусить и сразу понял, что никогда в своей жизни не ел ничего более вкусного. Яблоки напоминали сладкий сироп. Они скверно пахли, но разве мы не миримся с неприятным запахом сыра? Тогда я решил, что обязательно буду специально морозить гнилые яблоки, когда вернусь домой. Я никогда еще не ел таких вкусных яблок и ужасно радовался, что все отказались от них. Второй раз я откусил с такой жадностью,

что мои товарищи заколебались. Парень, отдавший мне яблоки и наблюдавший за мной, тоже пожалел, что отказался от них. Он потребовал обратно свои яблоки, и я предложил честно разделить их на четверых.

Разгорелся спор. Вокруг нас собралось человек пятнадцать. Шумная группа, разумеется, привлекла к себе внимание старосты блока. Он устремился к центру сборища, а центром был я. Кто-то бросился на меня, чтобы отнять добычу. Яблоко раздавили у меня в руке, и между пальцами потек сок. Я как раз слизывал его, когда староста приблизился ко мне. Он дважды ударил меня по рукам. Одно яблоко выскочило и попало кому-то в лицо, второе было раздавлено.

– Олух! Никогда не ел ничего, кроме гнили, в своей вонючей стране. Но здесь я научу тебя хорошим манерам!

Я решил попробовать рассмешить его.

– Я уже десять дней не ходил в уборную, господин староста блока. Я думал, что гнильем смогу выгнать гнилье из своего живота.

Он на секунду задумался: смеяться или бить. Тут он увидел, что заключенный, в лицо которого попало яблоко, вытирал лицо пальцами и жадно облизывал их.

– Все вы тут сброд. Надо учить вас хорошим манерам.

И он погнал нас перед собой, всю группу, к стене соседнего барака. Он приказал своим подчиненным обойти помещения блока и выгнать всех на улицу. Заключенные ковыляли к нам, стараясь незаметно спрятаться в толпе. Собрался и персонал блока, они ждали представления.

И представление началось. Оно хорошо известно всем бывшим узникам Дахау, так как повторялось сотни раз. Правда, иногда с небольшими вариациями. Это было самое любимое развлечение эсэсовцев и нашего старосты, который во всем старался подражать им.

– Стройся! – скомандовал он, и мы поспешили встать в строй, стараясь выровняться как можно лучше. Только так можно было умилостивить мучителя. Стоять смирно, вытянувшись по струнке, руки по швам. И не проявлять страха.

– И это вы называете строем, мерзавцы? Он заработал кулаками, выравнивая строй. Его приспешники подталкивали нас сзади, и это снова нарушало строй.

После того как несколько человек упали на смерзшийся снег и снова поднялись, после того как у некоторых хлынула кровь из носа и появились ссадины, он немного успокоился и решил, что навел порядок.

– В шеренгу по два становись! – скомандовал он.

Мы построились. Теперь в каждом ряду было всего по восемь человек, и строй действительно был ровный. Мы считали, что дальше последуют обычные упражнения: «Лечь, встать, бегом марш, лечь, встать, ползти, танцевать!»

– Повернуться лицом друг к другу!

Это что-то новое. Видимо, на этот раз он решил обойтись без штрафных упражнений, и мы облегченно вздохнули.

– Посмотрите друг на друга внимательнее! Разве вы видели когда-нибудь такие поганые рожи?

Он засмеялся. Мы тоже смеялись в надежде,

что это подкупит его.

Но эффект оказался неожиданным.

– Внимание!

Мы встали, недоуменно переглянувшись. Передо мной стоял Йеф и улыбался.

– Разойдись на расстояние вытянутых рук. Достать руками плечи друг друга.

Мы выполнили команду. Кое-кто из персонала начал смеяться. Нас это насторожило. Они, видимо, знали, что произойдет дальше.

– Опустить руки. Правую ногу на десять сантиметров вперед.- Он глубоко вздохнул и засмеялся от удовольствия.

– Хорошо. Начинайте! Бейте изо всех сил в рожу друг другу.

Замешательство и недоумение. Мы искали глаза друг друга. Случалось, мы ссорились из-за куска хлеба, более полной миски супа, из-за лучшего места на нарах, из-за того, что у товарища деревянные башмаки оказались лучше, из-за места в уборной. Но несмотря на все, мы оставались товарищами. Мы стиснули зубы и стояли не шевелясь.

Староста блока растерялся не меньше нас. Он крикнул резким голосом:

– Вы что, оглохли, идиоты проклятые?

Мы дышали глубоко, с хрипом, неровно. Пальцы вытянутых по швам рук окоченели. Каждый из нас сжался от сдерживаемой ярости. Мы старались как можно больше выпрямиться, развернуть плечи и повыше вздернуть подбородок.

– Что же дальше?

Мы почувствовали гордость за нашу солидарность. Никто не струсил. Стоило сдаться одному, сдались бы, наверное, и остальные. Можно было бы ударить слабо, не причиняя боли друг другу, но тогда мы все равно совершили бы поступок, оскорбительный для нас самих. Мы молча смотрели в глаза друг другу.

– Отказываетесь выполнять приказ?! Ну погодите! Мы научим вас выполнять приказы!

К нам подскочили капо. Обычно это были профессиональные убийцы и садисты-заключенные, ставшие палачами за добавочный кусок хлеба. Они сталкивали нас головами, били с неистовым бешенством. Кровь текла по лицам. Мерзавцы бегали вдоль шеренги, били, пинали, ругались, сыпали проклятиями.

– Почему вы не лупите друг друга? Ведь у вас, проклятых крематорских собак, уже и сил нет, чтобы бить больно. Поколотили бы друг друга, да и отделались бы. А теперь придется испытать силу наших кулаков.

Мы молча смотрели друг на друга, мы словно хотели удесятерить наши силы. Это был запоминающийся момент. Один из тех, о которых мы потом охотнее всего вспоминали. В такие минуты мы почти гордились тем, что были узниками Дахау. В такие минуты исчезали различия в вере, расе, социальном положении, в политических убеждениях, языке, мировоззрении и на первый план выступало чувство солидарности, которое и по сей день существует между политическими заключенными всех стран. Мы не пошевелились даже, чтобы вытереть кровь. У нас пропал страх. В такие минуты человек чувствует себя сильным, несмотря на побои и унижения. Мы еще не совсем превратились в животных. Мы освобождались от животных инстинктов и становились подлинными людьми. Ненавистные палачи могли делать с нами все, что хотели, но они не могли сломить нашу волю. Если Мы продолжали верить в наши идеалы, если мы оставались товарищами, то сила и победа в конечном итоге были за нами. Можно остаться сильным и победить, даже если и погибнешь от руки убийц.