Это было в Коканде
Шрифт:
– Эх, сторонка!
– вздохнул Грибок.
– Не рассусоливать бы, а на месте всех сразу задавить! Чтобы не шлялись!
– сказал один из красноармейцев колючим, резким голосом. Лицо у него было обозленное.
– Ишь ты!
– подзадоривал его сосед, развалившийся возле костра. Он лежал, закинув руки, и глядел в небо.
– Что "ишь ты"? Пустыня так пустыня.
– Скорый больно, - ответил лежавший.
– Пустыня - мать разбойников...
– отозвался его товарищ, потом икнул и, приложив к груди руку, сказал: - Водички бы!
Максимов сидел пригорюнившись поодаль от огня.
Лихолетов решил дожидаться утра. Надо было дать отдых лошадям. Красноармейцы набрали травы. Огонь запылал сильнее. Никто из людей, возбужденных стычкой, не мог спать. Не хотелось. Да и какой сон на походе - вполглаза.
Возле костра сидел маленький Ванюков. Бойцы заметили, что он не отрываясь глядит в лицо трупу и отгоняет от него рукой дым, будто мух.
– Закоптит - боишься?
– засмеялись красноармейцы.
Но Ванюков не обратил на эти насмешки никакого внимания. Он обернулся к Лихолетову и спросил:
– А что, товарищ начальник, вы его будто знали?
Лихолетов в ответ рассказал всю историю Зайченко, все, что он помнил: свои беседы с ним, историю Кокандской крепости, потом о боях с басмачами, о любимом командире Макарыче, о пулеметчике Капле, о борьбе с Иргаш-ханом...
Когда Лихолетов кончил свой рассказ, все бойцы примолкли.
Ванюков встал и, тронув сапогом голову трупа, спросил у Лихолетова с недоумением:
– Неужели действительно мать его прачкой была?
– Он говорил - прачка...
– сказал Лихолетов.
Ванюков скрипнул зубами.
– Эх...
– сказал он и отвернулся.
– Лучше бы не рожать ей такую гадюку!
Когда разговоры утихли и люди стали подремывать, Александр услыхал, что его кто-то теребит за плечо. Он открыл глаза и увидел старшину Максимова, сидящего возле него на корточках.
– Товарищ начальник!
– шептал он.
– Не спите еще?
– Что, что такое?
– пробормотал Лихолетов спросонья.
– Живой он был...
– горячо заговорил Максимов.
– Да мне при ребятах стыдно было признаться. Задразнят... Я, понимаете, как отдал коня Грибку да пополз меж верблюдов, сразу на н е г о навалился... Схватил за руки. Одну схватил. Другую ищу. Нету ее... Где она? Нету! Что за оказия? Тут он зубами вцепился в руку мне. Да так здорово! Тут у меня наган сам выстрелил. Как выстрелил? Прямо не знаю как.
– Ну, что делать, ладно.
– Обидно, товарищ начальник. Живьем бы!
– сказал старшина с досадой.
– Из-за руки все дело. Я растерялся ищу...
Снова начал он объяснять, но Александр его оборвал.
– Ну тебя. Спи. До рассвета подымай всех. До солнца выедем.
– Есть до солнца, - сказал Максимов и отошел в сторону.
Утром пограничники погнали караван к заставе. Связанные басмачи, прикрепленные поясами к седлам, уныло покачивались на своих конях. Труп Зайченко был оставлен на месте.
Когда окруженный отрядом караван скрылся, над степью появились стервятники. Они летели так низко и так уверенно, как будто уже кто-то им сообщил, что их ждет пища. Взмахивая длинными грязно-белыми острыми крыльями, они переругивались на лету и, опускаясь, тяжело шлепались о песок.
Над горизонтом загорелось мутное солнце.
39
Закончив эту операцию,
– Политчас немедленно организуй, - приказал Федоту Лихолетов.
– Не мешкая... Полезно будет всем ребятам узнать, что за падаль ликвидировали мы... Именно всех, всю заставу собери, а не только тех, что с нами были... Я лично проведу беседу.
Рассказывая о прошлом, он увлекся. Подробно передал всю картину ночного нападения на Кокандскую крепость и все свои соображения о странном ее коменданте и тут же расписал такими яркими красками поведение Федотки в крепости, что бойцы невольно заслушались. Почувствовав это и сам зажегшись, Александр стал рассказывать и о другом: о боях с басмачами под Кокандом, об освобождении Бухары. Скромное участие Федота в этих делах вдруг тоже как-то расцвело, благодаря темпераменту Сашки. Федотка краснел, смущался, но был рад этому рассказу, чувствуя, как его командирский авторитет подымается. Затем они пообедали, и Лихолетов уехал в Ташкент. Федот его провожал.
На заставу он вернулся поздно. Невольно побрел к братской могиле. И тут он загрустил; все эти рассказы разбередили ему душу. Стоя в степи, у могильных камней, он тоже вспоминал свои мальчишеские годы, свою старушку мать и пожилого бойца Каплю. Федот думал о нем сейчас точно о своем родном отце, отцовские же черты почему-то совсем стерлись в его памяти. Капля, с его добродушным и храбрым характером, с его воркотней и вечной заботой, вставал перед ним будто живой.
Федотка присел на камни, отдаваясь воспоминаниям и наслаждаясь вечерней душистой прохладой. На заставе все затихло. Ветер тихонько ворчал в ушах. Барханы, освещенные прозрачной луной, казались выше и причудливее, чем при дневном свете. На горизонте появились три силуэта, разъезд с соседнего поста. Огромные длинные голубоватые тени всадников волочились за ними по песку. Всадники, остановив коней, будто наслаждались чистым и прохладным воздухом пустыни, потом снова разъехались в разные стороны. Лошади глухо шуршали копытами по песку.
На могиле лежала старая каменная плита. На плите была высечена надпись:
Здесь покоятся погибшие в бою
т. КАПЛЯ,
бывший комэскадрона СУЛЕЙМАН
сын батрака, родился в 27-м ауле.
ФАТИМА АЗАМАТОВА - комсомолка
и ФЕРАПОНТОВ.
В Е Ч Н А Я П А М Я Т Ь Г Е Р О Я М!
40
Обвинения, предъявленные Хамдаму, ничего не раскрыли...
Интереснее всего, что беш-арыкское дело с выстрелами под окном, с неизвестными в парандже и черной маске, с покушением на Юсупа получило совсем иной характер. Следователи свернули с этого пути, так как для обвинения Хамдама был собран другой материал: вся его жизнь с 1918 года...
Загадочная роль Хамдама в делах пресловутой Кокандской автономии, махинации в партизанском полку, история бухарского похода, кровавые расправы с личными врагами, так и оставшиеся не выясненными до сих пор, странное исчезновение младшей жены Садихон, взятки, угрозы, подозрительный выстрел на беш-арыкской площади в 1924 году - всего этого было довольно, чтобы протоколами, объяснениями, свидетельскими показаниями наполнить ряд томов огромного, пухлого дела. Однако все это было только характеристикой, собранием доводов, а не прямой уликой.