Это было в Коканде

Никитин Николай Николаевич

–  В этой каше сейчас трудно разобраться, и сейчас не надо мутить воду, - говорил он.
– Пусть все отстоится!

Дело было бы отобрано от Гасанова и передано другому следователю, если бы все остальные не отказывались от него под самыми благовидными предлогами. Начальник угрозыска скрепя сердце согласился ждать. Среди следователей дело окрестили провальным и посмеивались над беднягой Гасановым (сколько уже было таких выстрелов!). Гасанов терпеливо выносил все насмешки.

Этот человек, казавшийся маленьким, у всех посетителей вызывал

улыбку. Люди, знавшие Гасанова, поражались, когда он внезапно вставал из-за стола и вытягивался перед ними. Его длинные ноги были приставлены к худенькому, короткому туловищу. Всегда аккуратно одетый (он носил рыжий френч и галифе), Гасанов казался военным, хотя никогда не был на военной службе.

Начальство считало его способным работником, но никто про него не говорил: «Дайте Гасанову, он сделает!» Говорили иначе: «А не попробовать ли Гасанова? Может быть, он чего-нибудь добьется?» Часто случалось, что невыгодные в служебном смысле дела попадали именно к нему. Он их разрабатывал иногда удачно, иногда наоборот, но даже в случае удачи успех, достигнутый Гасановым, скрадывался обстоятельствами. И всегда бывало так, что случалось какое-нибудь другое громкое дело, которое вел его приятель. Почему-то все говорили об этом деле и забывали Гасанова.

Надо сказать, что Гасанов сам не любил выжимать из своего следствия эффекты. Он интересовался только сутью своей работы и смотрел на нее как партиец, выполняющий свой долг, как честный человек, желающий найти истину. Связанные с этим служебные выгоды мало увлекали его. Это был человек решительный и в то же время робкий, малообразованный, но много знавший понаслышке, старый наборщик мусульманских газет, издававшихся еще до революции в Казани и Баку. Молодость он провел на Кавказе, дружил со студентами. Начитавшись Горького, он много бродил по России, перепробовал ряд профессий, был пекарем, гуртовщиком скота, официантом. Только в двадцать четвертом году, после смерти Ленина, Гасанов вступил в партию.

В этом же году у Гасанова родилась дочка. Гасанов оказался заботливым отцом. Двухмесячному ребенку он заготавливал подарки впрок: детские книги, азбуки, куклы. В нем вдруг появилась непривычная хозяйственность. Он никогда не покупал один коробок спичек, а непременно пачек десять сразу. Даже лекарство, не говоря уже о продуктах, он приобретал в увеличенных размерах. Эта страсть к приобретению, это старание запастись вдруг проснулось в бродяге. Как будто Гасанов хотел возместить все за те годы, когда не знал, будет ли сыт, будет ли у него угол, где бы он мог приклонить голову.

Гасанов был упорным, скромным и трудолюбивым человеком. Но после женитьбы сразу изменился его характер. Жена сыграла в этом немалую роль: она привила Гасанову тщеславие. Он стал ревниво следить за успехами товарищей и ждал случая проявить себя. Поэтому с такой жадностью он схватился за беш-арыкское дело и крепко держал его, не отдавая никому.

41

Двадцать

первого июля делопроизводитель Майборода доложил Гасанову, что какой-то милиционер из района с утра ждет его в коридоре.

–  По какому делу?
– спросил Гасанов.

–  Не знаю. Он плохо говорит по-русски. Что-то о базаре толковал.

–  А ну его! Мне некогда, - сказал Гасанов.

–  Да вы примите хоть для виду, минут на пять! А то неудобно! Сидит парень три часа, - уговаривал его делопроизводитель, толстый, тщательно выбритый старик, бывший чиновник ферганского суда. По своему костюму (краги и старая с круглыми фалдами визитка) Майборода, если бы не его толщина, был больше похож на жокея, чем на чиновника. Ему не хватало только стека.

Гасанов согласился:

–  Ну, черт с ним! Давай!

Майборода ушел в коридор и привел оттуда Алимата. Стараясь не стучать тяжелыми сапогами, Алимат на цыпочках подошел к письменному столу Гасанова и вонзился в следователя маленькими глазками.

–  Садись!
– сказал Гасанов.

Алимат сел.

–  Какое у тебя дело?

Алимат смутился.

–  Не мое дело, - вздохнул он.
– Общее дело.

–  Снимите фуражку! Здесь не мечеть!
– брезгливо сказал делопроизводитель, оглядывая посетителя сквозь пенсне на широком черном шнуре.

Алимат, сдернув фуражку с головы, положил ее себе за спину на стул.

–  Ну, рассказывай! Кто ты такой?
– спросил его Гасанов и взял перо.

–  Я из Беш-Арыка. На базаре мой пост.

–  Ну и что же?
– Гасанов, задавая вопросы, даже не смотрел на Алимата. Он быстро подмахивал бумаги, подготовленные ему на подпись.
– Как тебя зовут?

–  Алимат Алимов.

–  Давно в милиции?

–  Давно. Потом басмачил три года. Теперь в милиции месяц.

–  Только месяц? А до этого - басмач? Где же ты басмачил?

–  У Иргаша.

Гасанов бросил перо:

–  Ну-ка, расскажи все по порядку!

И Алимат подробно рассказал ему всю свою жизнь. Когда он кончил рассказывать, Гасанов, внимательно вглядываясь в его глаза, спросил:

–  Значит, тебя простили за услуги?

–  Да, - ответил Алимат.
– Теперь я стою на базаре. Базар - мой пост в Беш-Арыке. Слышу, люди говорят. Говорят раз. Говорят два. Говорят три. Я пришел тебе сказать.

–  Что же говорят люди?

–  Много.

–  Что именно?

–  Хамдам убил, - сказал Алимат и закрыл глаза. Открыв их, он увидал улыбку следователя.

–  Все эти слухи, о которых ты говоришь, нам известны. Но ведь ты бывший басмач?
– сказал, точно не доверяя ему, Гасанов.

–  А Сапар? А Хамдам?
– горячо перебил его Алимат.
– Я-то знаю, что Хамдам боролся против советской власти. Сидел!

–  В восемнадцатом году? Мало ли что было в восемнадцатом году! А потом?

–  Не знаю.

–  Вот видишь! Ты сейчас служишь у Хамдама?