Это было в Коканде
Шрифт:
Юсуп оглядел чайхану, поджал ноги и произнес тихо, сквозь зубы.
– Я тебе не отвечу, потому что молчание - украшение мюридов.
Все в чайхане захохотали. В особенности смеялся один из гостей, молодой парень, красивый как девушка, Все его называли Сапаром. Он подошел к Юсупу и, щелкнув его пальцем по лбу, спросил:
– Кто тебя выучил этому?
– Люди.
– Люди? Слышишь, Абдулла? Люди.
– Парень подмигнул своему партнеру по игре и потом опять обернулся к Юсупу: - Значит, ты мюрид?
– Нет, я еще
Старик Артыкматов, хлопнув себя по бедрам, обратился ко всем сидевшим:
– Ну, поздравляю вас, мусульмане, еще с одним мюридом! Может быть, ты будешь ишаном? И объявишь джихад?
Юсуп понял, что над ним начинают насмехаться. Но он решил не давать себя в обиду. Он приготовил кулаки.
– Я не буду ишаном!
– сказал он.
– Почему? Ума не хватает? Ты безбожник? Да уж не джадид ли он? загалдели со всех сторон гости.
Вся чайхана прицепилась к нему. Эти бездельники затем только и собирались тут, чтобы затеять от скуки какое-нибудь развлечение. Юсуп встрепенулся, задрожали над глазами темные длинные ресницы.
– Теперь нет ишанов, - сказал он и еще крепче стиснул зубы.
– Нет ишанов? Слыхал, Абдулла?
– Ишаны всегда будут, - уверенно сказал второй игрок.
– Нет!
– твердо ответил ему Юсуп. Он сказал так только из упрямства, из желания противоречить. Ему не понравились эти люди, и поэтому он спорил как ребенок.
Абдулла сжал маленькую кость в огромном, как воронье гнездо, кулаке. Подбросив кость и поймав ее в воздухе, толстый Абдулла лениво почесал острым углом кубика свою курчавую жирную грудь и подозрительно взглянул на Юсупа.
– Ты хочешь сказать, что в наше время нет достойных людей? насмешливо спросил он юношу.
– Тогда чьим ты будешь мюридом?
На это Юсуп мог бы ответить. Но он подумал: «Незачем связываться с этой сволочью! Мое дело - ждать, что скажут другие». Он закрыл рот ладонью, положил голову на валик и сделал вид, что дремлет. В чайхане опять наступила тишина, нарушаемая только стуком костей. Наконец Абдулла с приятелем ушли из чайханы. Сразу же после их ухода по чайхане пополз шепот:
– Это сын Хамдама… Он…
Посетители начали рассказывать друг другу историю Абдуллы. Каждый что-нибудь знал о нем. Один говорил, что Абдулла был зачат женщиной, имя которой сейчас все позабыли. «Нет, не позабыли… - уверял другой.
– Три года тому назад она умерла в Андижане. Это была первая жена Хамдама, Фатьма».
– «Толстуха? Вдова? Я помню ее, - добавил его сосед.
– Отец женил его насильно. Из-за денег!» - «Ну да! Это случилось незадолго до андижанского восстания!» - «Сын в мать», - «Тоже лавочник!» - «Хамдам держит его, как пса, - на цепи». Так переговаривались гости и смеялись над Абдуллой.
Фитиль в лампе спустился, самоварчи экономил керосин. Завыл ветер, и снова от притока воздуха загудел самовар. Кряхтя, поднялись со своих мест вооруженные джигиты из милиции Иргаша.
Когда
– Видал молодцов?
– сказал он гостю.
– Целую неделю шляются. С утра пьют, едят бесплатно. До полночи! И все затем, чтобы слушать, о чем говорит народ. А о чем может говорить народ? Народ говорит о мануфактуре, о хлебе. Все это не стало дешевле, хотя бы в правительстве было десять Мамедовых. Это не наша власть, это татары да евреи. Ну, что ты молчишь?
– Я пришел слушать, а не говорить.
– Так ты тоже шпион?
– Самоварчи испугался.
– Я нищий, - ответил Артыкматов и закрыл глаза.
Самоварчи плюнул; потом, дунув в стекло лампы, затушил ее; потом запер дверь на засов и улегся возле затухающих углей. Все уснули.
Мимо проехал конный отряд в халатах, с кинжалами и револьверами. Лошади тащились в липкой и глубокой грязи. Впереди отряда у двоих джигитов болтались на высоких палках фонари. Между ними на сильном, сухом текинце ехал Хамдам, втянув голову в плечи и почти опустив поводья. Лошадь сама нащупывала дорогу. Она осторожно опускала тонкую ногу в грязь по самую бабку и потом бережно вытаскивала ее обратно. Отряд двигался к юго-западу, в сторону ферганских песков.
19
– Он мне сказал: «Народ не верит этому правительству». И еще сказал: «Оно не удержится, оно чужое, нет узбека, все татары и евреи».
– Вот как!
– Аввакумов усмехнулся.
– Что еще?
– Все.
– Кто сказал про правительство?
– Самоварчи.
– Ну, а ты как думаешь? Не удержится?
– Нет.
– Почему?
– Богатый - бедный… Бедный - рабочий… О… - Юсуп печально вздохнул.
– Нет, ты посмотри! Вот бой-парень! Вот это агитатор!
– сказал весело Аввакумов, обернувшись к Лихолетову.
Он сидел вместе с ним на деревянной лавочке около казармы.
Крепость только что образовала отряд в пятьдесят человек. Пришли железнодорожники со своим оружием. Настроение поднялось, и ревком решил направить людей в Старый город для разъяснения событий. Муратов, говоривший по-узбекски, отправлялся на хлопкозавод. Сашка Лихолетов просился на шелкомотальную фабрику.
– Там ведь женщины, - говорил он.
– А женщин я всегда сумею убедить!
От этого, к великому огорчению Сашки, пока отказались.
– Я могу много говорить. Я по-русски говорю мало, а по-узбекски очень много. Очень много! Отправь меня в Старый город!
– сказал Юсуп Аввакумову.
– Кашу ел?
– спросил его Аввакумов.
– Ел, - ответил Юсуп, хотя и не понял, зачем его спрашивает об этом начальник. На всякий случай, в знак благодарности, он похлопал себя по животу.
– А если тебя старый хозяин увидит, тогда что?
– Аввакумов лукаво подмигнул красногвардейцам.
Мальчик побледнел и прошептал: