Это было в Коканде
Шрифт:
Садихон не смотрела ни на Хамдама, ни на Юсупа.
– Сердится!
– подмигнул Юсупу Хамдам, указывая на жену. Потом он похлопал ее по спине.
– Дьявол, дьявол, выйди из этого прекрасного тела! сказал он, засмеявшись.
Садихон не улыбнулась и не поморщилась. Она будто не заметила шутки мужа. Юсуп смутился.
– Ты любишь женщин?
– спросил Хамдам, заметив его смущение.
Юсуп не знал их. Он крепко сжал пальцы и почувствовал, что румянец стыда заливает ему лицо. Он быстро встал из-за стола.
Хамдам расхохотался.
– Скоро все в Коканд поедем. Там есть женщины слаще меда.
– В Коканд? Почему в Коканд?
– растерянно спросил Юсуп. Он задал вопрос только затем, чтобы хоть как-нибудь подавить свое смущение.
– Дела, - ответил Хамдам.
– Я уезжаю сегодня и вызову всех, если надо. А ты пока приготовь полк!
– Наверно, ты нашел Иргаша, - сказал Юсуп.
Хамдам загадочно улыбнулся и, ничего не ответив, вытер рукой масленый рот.
Смеркалось. Вошел Сапар и спросил, кто будет сопровождать Хамдама.
– Ты, - сказал Хамдам.
Сапар оскалился и с гордостью посмотрел на Юсупа. Он был тщеславен и завистлив и по молодости не умел скрывать этого. Засмеявшись громко и нагло, Сапар побежал седлать лошадей.
Хамдам вышел на двор.
Алимат, один из джигитов личного отряда, подвел к Хамдаму текинца, только что вымытого, вычищенного, так блестевшего от воды, словно он был покрыт лаком.
Откуда-то, будто из-под земли, вынырнул Абдулла и громко стал сетовать на то, что лавочники не доставили полностью контрибуции. Хамдам возложил на них доставку фуража и зерна.
– Рису нет. Рису заказал два мешка - привезли один. И тот - недовес. И тот - с мусором, - жаловался он.
– Второй мешок ты украл!
– наугад сказал Хамдам. Он знал, что Абдулла нечист на руку.
– Ишак!
– выругался Хамдам.
Абдулла притих и, заворчав, отошел в сторону.
У дверей ичкари появились жены. Хамдам простился с ними. Джигиты растворили ворота и пожелали Хамдаму счастливой дороги. Один из них осветил двор керосиновым факелом. Хамдам, вскочив в маленькое казачье седло, на лету подхватил поводья, гикнул и поскакал. Когда всадники исчезли и прекратился лай кишлачных псов, жены скрылись.
Алимат затушил песком факел. От этого небо сразу спустилось ниже, и звезды выступили на нем.
– Сегодня моя Сурма родила уже третьего, - сказал Алимат.
– Неужели правда, что мужчина может иметь столько детей, сколько звезд на небе?
– Не знаю, - ответил Насыров.
– Ничего-то ты не знаешь!
– разочарованно сказал Алимат.
– А я вот слыхал… люди говорили, что может.
– А зачем это тебе? Тебе мало троих?
Насыров удивленно взглянул на джигита. Маленький, кривоногий и тощий Алимат поражал его своей любовью к детям.
– Я бы… - мечтательно прошептал джигит, - я бы переехал в пустынную страну, выбрал бы себе тысячу женщин и всех бы сделал своими женами. Я бы хотел иметь много детей. Люблю детей!.. Ведь они не могли бы не слушаться, родные дети! И я бы научил их всех хорошей жизни!
Насыров засмеялся, потом прищурился и плюнул.
– Глупости у тебя в голове, Алимат, - сказал Юсуп. Он сидел тут же, на галерейке, вместе с другими джигитами.
– Хорошая жизнь делается не одним, а всеми. И не по-дурацки. За хорошую жизнь люди умирают. Помнишь, на прошлой неделе мы проезжали через Андархан? Помнишь мазар за рощей? спросил
– Ну, помню, - ответил Алимат.
– Помнишь груду камней, где я остановился?
– Ну, помню.
– Это могила. В ней человек, - сказал Юсуп.
Насыров лениво приподнял плечи и, зевнув, сказал:
– В каждой могиле человек.
– Нет. Не в каждой!
– заспорил Юсуп.
– Бывает человек - человек, а бывает человек - животное.
Юсуп приложил руки к груди. Он всегда сталкивался с Насыровым. Он чувствовал, что Насыров ненавидит его. Насыров был совсем не похож на Сапара. Сапар как бы все время соревновался с Юсупом и в ловкости, и в знании оружия, и в верховой езде. Сапар был гордецом, щеголем, нахалом, и Юсупу часто не хотелось с ним спорить, он просто отгонял его, как вредную муху. Насыров был немолод, нищ, ничего не имел за душой, поломан жизнью, и в то же время он, единственный из всех джигитов, был по-настоящему привязан к Хамдаму. Он любил его издали, даже не приближаясь к нему, не стараясь выказать перед Хамдамом свою преданность.
– Замолчи, богохульник!
– крикнул Юсупу Насыров.
– А вы не слушайте его! Он бредит, а вы развесили уши.
– Насыров, обернувшись к джигитам, погрозил им кулаком.
– Иди спать! Иди, если тебе неинтересно с нами!
– с обидой в голосе сказал Алимат. У него задрожал голос.
– Иди же! Иди спать, бешеный!
Насыров, засмеявшись, побрел в сад.
Юсуп почувствовал, что невероятная и страшная скука давит джигитов, что, кроме лошадей, караульной службы и плохой пищи, они ничего не знают в жизни. Эта скука толкает их на распри и раздоры; они вечно бранятся и даже увечат друг друга в драках. Юсуп всматривался в их лица, неподвижные точно у рыб, в спокойные глаза, и ему захотелось зажечь их огнем. Он решил рассказать джигитам сказку.
– Человек - это огонь, это ветер, это вода. Он должен сжигать дурное, сдувать с лица земли пыль и утешать, как утешает вода. Вот что такое человек, - сказал Юсуп.
Джигиты сели в кружок и прижались друг к другу.
– Такие люди бывали, - продолжал Юсуп.
– Был таким кузнец, его звали Каве. Он жил при царе Зохаке. Зохак угнетал свой народ. Это случилось вот почему. Однажды Зохак поцеловал дьявола, и от этого у него выросли за плечами две змеи, и этим двум змеям каждый день необходимо было съедать человеческий мозг. Каждый день служители царя поставляли к царскому столу двух человек, палач их убивал, а мозг съедали эти змеи.
Джигиты вздыхали.
– Погодите, слушайте дальше!
– говорил Юсуп.
– У кузнеца Каве были сыновья, несколько сыновей. В числе других и они достались этим проклятым змеям. У кузнеца остался только один сын, последний. Это все, что было у кузнеца. Вся его надежда, все его счастье. Когда очередь дошла до этого сына, кузнец Каве явился к Зохаку и сказал ему, что он отказывается кормить мозгом своего сына царских змей. Каве хотели поймать, но он успел убежать к себе, на свою улицу. И криками и речами он поднял народ. Кузнец Каве снял свой кожаный фартук и прикрепил его к древку. И повел народ на соседнюю улицу. Так восстала улица за улицей, восстал весь город, и кузнец Каве убил жестокого царя. С тех пор, когда люди в этой стране заговорят о свободе, они всегда вспоминают знамя Каве, кожаный фартук.