Это было жаркое, жаркое лето

Князев Алексей

— Неужели я вам успел надоесть? — притворно удивился Воловиков. — Надо же. А я-то, старый дурак, надеялся, что нравлюсь, что мы отлично с вами ладим… Ну ничего, совсем скоро вы будете свободны. Программу защиты свидетелей нам не утвердили и, возможно, я вас выпущу прямо сегодня.

— Вы меня отпустите? — недоверчиво переспросила Ольга.

— А вы сами теперь меня не боитесь?

— Вас? Помилуйте… Оленька, да вы, верно, шутите! Чего же мне бояться такой очаровательной женщины? — Он подошел к Ольге ближе и галантно поцеловал ей руку. Затем

постоял, что-то про себя обдумывая, и предложил:

— Ладно, моя хорошая, по случаю предстоящей разлуки… Чтобы у тебя осталась добрая обо мне память… В общем, давай-ка последний разик… — Он уже стаскивал с себя милицейскую форму.

Ольга обреченно смотрела, как с него слетают остатки одежды, открывая сухое жилистое тело, так опостылевшее ей за прошедшую неделю, и на ее ресницах блестели слезы. Как ей все это вынести?

— Я не хочу… — слабо запротестовала она, когда полностью раздевшийся капитан принялся стаскивать с нее халат.

— Ну, ну, Оленька… — ласково уговаривал Воловиков, уже отбрасывая его в сторону и жадно разглядывая ее обнаженное тело, которое за неделю, прошедшую в беспрерывных с ним утехах, совсем не успело ему наскучить, скорее даже наоборот. — Ну, ну, миленькая, ты же всегда была послушной девочкой… — Он уже положил женщину на кровать и пристраивался сверху. — Сейчас тебе станет так сладенько, так сладенько, что сама не захочешь меня отпускать. Ведь такое бывает каждый раз, ты вспомни, вспомни… — Капитан с интересом наблюдал, насколько сильно ему удалось смутить Ольгу. А та, промолчав, лишь прикрыла глаза и отвернула лицо — возразить ей было нечего.

— Нет… — пока еще контролируя себя, но чувствуя, что уже через секунду окажется неспособной это делать, Ольга в какой-то момент попыталась его оттолкнуть, но ее руки за последнее время так ослабли, а капитан был таким сильным…

— Не капризничай, моя хорошая… — Еще слыша хриплый шепот Воловикова, женщина с отчаянием ощущала, как неумолимое бурное течение в очередной раз подхватывает ее ставшее безвольным тело, подобно не умеющей оказать сопротивление ничтожной маленькой щепке. — Будь послушной…

— Как с ней поступим? — спросил Воловиков Желябова, сидящего за столом напротив и как раз опрокидывающего в этот момент рюмку коньяка. — Опять будем усыплять?

— Нет, зачем? — смачно выдохнув, возразил тот. — Я ее так заберу. Покатаю по городу, даже в окошко дам поглядеть, а потом опять сюда.

— Не знаю, чего тебе ее катать? Зачем все усложнять?

— А так интереснее, — пояснил Желябов, закуривая. — Смысл-то всего затеянного в чем? Чтобы все обставить покрасивее, насколько это возможно. А то можно было развлекаться и по-простому, без театрализации; и денег тогда меньше бы ушло, но зачем? Нет, я за другое… Ты вот что лучше мне скажи: вы с Антоном — как, не слишком ее заездили? Вам-то она свеженькой досталась. Небось, сейчас как выжатый лимон.

— Ты это брось, — нахмурился Воловиков, стараясь выдержать его пристальный взгляд. — Делали все, как было между нами договорено, без излишеств.

Вообще, что-то не нравятся мне твои вопросы… — Вопрос действительно вызвал у него раздражение, и вызвал именно потому, что попал в точку. Всю неделю, проведенную в бесконечных постельных утехах, Воловиков пользовался «Виагрой», хотя ранее никогда не признавал подобного рода средств и никогда бы в этом не признался. И при этом вытворял с пленницей все, что взбредет в голову, и плевать ему было на все их договоренности. А как нормальному мужчине удержаться, когда в его полнейшем распоряжении оказалась такая уникальная во всех отношениях красавица? И вообще, что такое есть эта жалкая неделя, если он готов был продолжать тешиться с ней до бесконечности…

— Да ладно, ладно, — примиряюще произнес Желябов, — успокойся. Девчонка-то что из себя представляет? Оправдала эта самая скрипочка наши ожидания?

— Скрипочка наша — товар ручной, штучный. Уж никак не дешевый ширпотреб… — Воловиков тянул паузу, явно стремясь раздразнить своего собеседника побольше. — Но ведь многое зависит еще и от исполнителя. От смычка, которым мастер работает. И как он его употребляет — технично ли? Мне, к примеру, — без излишней скромности признался он, — доводилось своим инструментом извлекать из нее такие чарующие звуки!

Мышастому, кстати, тоже. Волшебная скрипка и поет волшебно — куда там до нее какой-нибудь серийной модели, сляпанной на конвейере. И вообще, я уж и не припомню, когда мне приходилось столько этим делом забавляться. Просто вторая молодость, да и только! Да скоро сам все узнаешь, чего говорить.

— Ну и ладно, — торопливо произнес изрядно возбудившийся от таких разговоров Желябов, — сдавай тогда смену, да отчаливай. Через неделю увидимся, и тогда мне тоже наверняка найдется, чем перед вами похвастаться. Уж я сыграю на ней что-нибудь веселое. Найду — что.

— Да, через неделю будем эту историю заканчивать, — задумчиво, с явным сожалением сказал Воловиков. — Интересно, как у нас все пройдет? Красиво ли получится?

— Должно бы, — подтвердил Желябов. — Думаю, представление выйдет еще то! Мы все, наконец, предстанем перед ней вместе: ты в форме, я в халате, Антон просто так, Филипыча воскресим, в общем, у девчонки крыша поедет наверняка, тут у любого бы поехала… Ну и еще всяческие штучки, те же пиявочки… У тебя-то она как, еще держалась?

— Да уже начало проявляться помаленьку. То по-прежнему верит, что я капитан милиции, и тогда меня всерьез стыдит…

— Он коротко хохотнул. — То начинает утверждать, что все происходящее с ней кем-то подстроено — получается, уже сама не знает, что и думать. В общем, доходит наша красавица помаленьку. — Он встал. — Ну, счастливец, готовься принимать у меня смену…

Ольга удивилась, узнав в вошедшем в ее комнату мужчине старшину Иванько — его она не видела всю неделю, что провела здесь в заточении. Навещал ее только капитан Решетников и только с одной, вполне определенной, донельзя омерзительной для нее целью.