Шрифт:
Алексей Баталов
"Это горюшко не горе..."
20 ноября Алексею Баталову исполняется 70 лет. Народный артист СССР, профессор ВГИКа, Баталов, помимо прочего, горячо любимый всей страной актер. Наверное, не было в СССР женщины, которая не мечтала бы иметь такого мужа, как Алексей Баталов. У него очень редкое амплуа: он умеет играть стопроцентно честных людей, серьезно и глубоко любящих мужчин. Таков его Борис Бороздин в кинофильме "Летят журавли", таков и незабвенный Гоша из картины "Москва слезам не верит". Таков Алексей Владимирович и в жизни.
Елена Магар: Алексей
Алексей Баталов: Детство строго делится на две половины: до войны и потом, с четырнадцати лет,-- война и совсем другие впечатления. Многое я бы никогда не узнал, не попади тогда в эвакуацию.
Из московской квартиры я уезжал буржуйским мальчиком, а вернулся совсем другим, пацаном. Я узнал, что такое сельская жизнь, как дрова рубить, как скакать на лошади в ночное, какая разница между русской печкой, голландской и горном,-- короче, тысячи вещей, не поддающихся перечислению. Но главное -- война воочию, на примерах показала мне, что такое горе и счастье.
Когда ты своими глазами видишь женщину с детьми, получившую похоронку, или вернувшегося на костыле человека, эти потрясения никуда потом не уходят. Может быть, поэтому я сейчас такой не в меру свободный. Знаете, у иного холодильник испортится -- так он от отчаяния с девятого этажа прыгает. Для меня же совершенно реальны слова: "Это горюшко не горе. Горе, брат мой, впереди".
Вот такое получилось детство. Бесконечные переезды: Бугульма, Уфа, Казань, Свердловск. В эвакуации я сыграл свою первую настоящую роль, в гриме и костюме. Школу закончил в Москве и сразу же поступил в школу-студию при МХАТе.
Е.М.: Заранее приношу свои извинения, если вопрос покажется вам некорректным. Вам было пять лет, когда брак ваших родителей распался и ваша мать, Нина Антоновна Ольшевская, вышла замуж за Виктора Ардова. Это было для вас сильным потрясением?
А.Б.: Нет, в первую очередь благодаря невероятному отношению ко мне Виктора Ардова. Вот понимаете, если отец заботится о ребенке, это понятно, он вроде бы должен, профессия такая. Чувства Ардова ко мне -- это отцовство в квадрате.
Я всегда стеснялся просить у него деньги, знал, что мы люди небогатые. Но когда просил, Ардов ни разу мне не отказывал. Я ему говорил: "Витя (я называл его "Витя", так повелось с самого начала), намечается такой большой юбилей...", начинал рассказывать, куда я иду. Он тут же меня прерывал вопросом: "Сколько? Не морочь голову, сколько?"
И даже когда я впервые полученную большую сумму денег по секрету, бандитским способом, употребил по своему усмотрению, то не услышал ни слова в упрек.
А случилось это так. Я пришел из армии, должен был вернуться во МХАТ. Анна Андреевна Ахматова, ближайший друг дома, подарила мне некоторую сумму денег, полученную ей от переводов, чтобы я немного приоделся. Я отказывался, но она настояла. Горячо поблагодарив и пересчитав деньги, я поехал к комиссионному магазину и купил... подержанную машину.
Анна Андреевна, увидев автомобиль, сказала: "Очень хорошо". С тех пор этот старый, но самый любимый "москвичок" назывался у нас "Аннушка". А костюм Ардов
Е.М.: Есть ли у вас друзья?
А.Б.: Надеюсь, что есть. Просто сейчас такое страшное время, что они затурканы, я затуркан. Тихие сидения на кухне, бесконечные разговоры -- все это из-за суеты и хлопот ушло. И мы видимся от раза к разу.
Мне очень близок по духу Юрий Норштейн. До сих пор я с благодарностью вспоминаю Сергея Урусевского. Его нет с нами давно, но он был не просто единомышленником. Я в каком-то смысле его порождение.
Дружил с Суреном Шахбазяном, который снимал "Три толстяка", с Генрихом Маранджяном... Это все дружба по убеждениям, а не по профессии, потому что они операторы, а я режиссер. Здесь как раз обратная связь: мы ставили вместе фильмы, потому что были друзьями по жизни.
И актеров в фильмы я брал "по блату". С теми, кто мне непонятен, работать не мог. Самое ведь замечательное в кино и театре -- когда что-то рождается в результате совместных усилий, единого порыва.
Е.М.: Но нередко в жизни приходится не творчеством заниматься, а банально зарабатывать на жизнь.
А.Б.: Я всегда старался это делать хоть немного, но радостным способом. Бывает иногда -- обязаловка, концерт или торжественный вечер. Но когда я выхожу на публику, начинаю общаться с людьми, то в конце концов получаю радость. Отвечая на вопросы, я иногда сам для себя проговаривал что-то новое и интересное.
Е.М.: Отличительная черта актерской профессии -- публичность. Вы не отказываете журналистам в интервью. И в то же время производите впечатление человека закрытого. Почему?
А.Б.: Может быть, потому что не выпиваю. У меня во время войны была страшная болезнь печени, даже маме меня из больницы отдали как безнадежного больного. Это она мне потом рассказала. Но я выжил, однако пить совсем не могу.
Я одно время пытался репетировать, но никакого удовольствия не получал. Это не мешало мне дружить с Юрой Никулиным, с Роланом Быковым, с которым целый год работали над "Шинелью", с Зямой Гердтом, Булатом Окуджавой.
А в нынешние крутые времена на тусовках, связанных с выпиванием, мне как-то неуютно. Тоска зеленая. Я там только всем мешаю, сижу как дурак ни к селу, ни к городу.
С другой стороны, на мне отражаются все наши российские катаклизмы. И когда что-то случается, у меня нет настроения, неохота из дому выходить, не говоря уж о том, чтобы острить и кого-то смешить. И наоборот, все личные праздники случаются как-то спонтанно, по будням.
Е.М.: Были ли случаи, когда вы отказывались от роли и потом жалели?
А.Б.: Не я жалел -- окружающие горевали. Например, я отказался играть Ленина. Потом эту роль исполнил Смоктуновский. Отказался читать "Малую землю". Коллеги только качали головами: дескать, ты не понимаешь, о чего отказываешься.
Е.М.: А в партию вам не предлагали вступить?
А.Б.: Конечно. Но я мало годился в законопослушные партийцы. Например, меня в свое время просили подписать письмо, в котором одобряли ввод наших войск в Чехословакию. Я отказался. Это отнюдь не была демонстрация инакомыслия. Просто не подписал, и все.