Это и моя война
Шрифт:
– Ни слуху, ни духу… – мотнула головой тетка Чари.
– Так… – Сварог повесил голову. – Тогда налейте еще, что ли.
Она плеснула в стакан и задумчиво сказала:
– Может, проще будет вас сразу со двора взашей вышибить? Не люблю я загадок и не люблю, когда чего-то не понимаю…
Она словно бы размышляла вслух. Или спрашивала совета у какого-нибудь своего божка. Рука, отставив полупустую бутылку, потянулась к шее, где, видимо, висел амулет. Это напомнило Сварогу его собственный жест, который он повторял все чаще после встречи с вампирами.
– Да ладно вам, – сказал Сварог. – Переночую и поеду. И никакого от меня беспокойства. Вы мне лучше соберите
– А этот, что в капюшоне у вас сидит?
– Что, видно?
– Ухо торчит. А теперь спряталось. – Это было сказано уже с явной иронией. Словно тетка Чари приняла окончательное решение предоставить гостю кров и сервис. Острые вопросы и ответы отзвучали, пришел черед необременительного трепа.
– Да он безобидный, – сказал Сварог.
– Сама знаю. Когда была маленькой, в деревне, у нас в амбаре целых два жили. Косу мне заплетали. Ну, вон туда садитесь, что ли.
Он забрал топор и уселся за массивный стол, не близко и не далеко от прочих посетителей, показывая, что новый постоялец не спешит обзавестись друзьями, но никого и не сторонится. Тетка Чари, сделав несколько рейсов от стойки, понаставила перед ним тарелок и кувшинов. Еда была простая, но сытная. Розовый, впечатляющих размеров ломоть ветчины и соответствующая краюха ржаного рассыпчатого хлеба с пропеченной корочкой. Желтоватый, нарезанный толстыми кусками сыр вроде «Вологодского».
Блюдо с утонувшей в подсолнечном масле, обложенной зеленым лучком селедкой, размерами больше похожей на щуку. Кольцо сухой колбасы «смерть зубам». Плошка с горячим месивом из овощей…
– Ага, вот и фогороши ваши идут, торопятся, голубчики, с похмелья небось…
Наметанным глазом легко вычислив заказчика, военно-полевой оркестр без шума, с достоинством прошествовал от входа к столу и, как у себя дома, начал занимать места. Тренькнула задетая струна, глухо загудел фанерный корпус, когда братцы складывали свою музыку на край, подальше от тарелок.
Она принесла стопку оловянных стаканчиков, вложенных один в другой, – для фогорошей, рассевшихся за столом и откровенно потиравших руки.
– За знакомство? – Сварог поднял стакан, разглядывая их.
Народ был колоритный – музыканты из снольдерских степей, в синих штанах, желтых рубашках и красных жилетах, все потертое и штопаное, но на шеях сверкают диковинные золотые украшения, а на пальцах – массивные золотые перстни с крупными самоцветами. Этой привилегии – носить кольца с драгоценными камнями – завидовали все сословия и гильдии, ибо подобным правом обладали одни дворяне. Этот народ принципиально носил из оружия только серебряные сабли против нечисти.
В самых диких и безлюдных местах ходил как по родной улице. Потому что убить или ограбить фогороша считалось преступлением более мерзким, чем убийство собственной матери.
– Как же это вы, ребятки, всей этой красоты с похмелья не спустили? – спросил Сварог.
Старший, черный, как ворон, усач, сверкнул ослепительными зубами:
– С Сильваны, должно быть, ваша милость? Обычаев наших не знаете? Подыхать будем, а не пропьем. Традиция. Фогорош может ходить хоть голым, но если он при сабле и драгоценностях – чести его урона нет. Ваше здоровье! Музыку лучше слушать после пары наперсточков, а чтобы играть и петь душевно, потребно этих наперсточков не меньшее количество. Посему поднимем и опростаем, не унижая себя закуской! У вас печаль или вовсе наоборот?
– Хороший человек умер, – сказал Сварог, ощущая уже после чарки коньяка приятную сдвинутость сознания. – А потому урежьте-ка «Тенью жизнь
– И никак иначе! – успокаивающе поднял ладонь старший. – Дело знакомое весьма и насквозь. Гей!
Они встали, разобрали инструменты – две явные скрипки, нечто похожее на гитару, только прямоугольное, обвешанный колокольчиками бубен, – переглянулись, кивнули друг другу и действительно урезали так, что все кабацкие шумы и все печали отодвинулись невероятно далеко, осталась только мелодия, удивительным образом и лихая, и горестная:
Гей, сдвинем чары!Трещат пожары,Звенят клинки и мчатся скакуны.Милорды, где вы?Заждались девы,Хоть мы бывали девам неверны…Гуртовщики уважительно замолчали, тихонько, чтобы не стукнуть, поставили кружки на стол. Тот, чья очередь была бросать кости, тоже замер, занеся стакан с костями высоко, да так и не перевернув. Только дремлющий в блюде с рыбьими костями господин никак себя не проявил.
Тенью жизнь промчалась!Тенью жизнь промчалась!Тенью жизнь промчалась!Не плачьте обо мне.Тенью жизнь промчалась!Тенью жизнь промчалась!Бешено умчаласьНа белом скакуне…И уже не нашиИ мечи, и чаши,Под тобою пляшетБелый аргамак,Знающий дорогуК черту или к богу.Конь мой белый, трогай…Скрипка рыдала над самой его головой, потом фогороши разомкнули кольцо, кружили меж столиков, то приближаясь к Сварогу, то отдаляясь, полузакрыв глаза, ничего не видя вокруг, ни на миг не прекращая игры.
Сварог поднял глаза – трое из числа темных личностей сидели напротив и выразительно поглядывали на свои пустые стаканы, прихваченные со стола. Сварог налил им, пригляделся внимательно – рожи были самые продувные.
– Внесем ясность, – сказал он, полез в карман, вытащил пригоршню серебра и аккуратно высыпал на стол. – Вот это все, что у меня есть. И я могу по-мужски угостить винцом кого-нибудь, но ужасно злюсь, когда меня, сиротиночку, хотят обидеть… Усекли?
У него оставалось еще десятка три монет в потайном кармане и шаур, который легко можно было использовать как вечный агрегат по производству серебра, поскольку машинка не имела ограничителя ресурсов, но об этом он не стал распространяться.
– Нет, такого даже грабить жалко, – сказал один, не отрывая, как и остальные, завороженного взгляда от серебряных кружочков. – Как дите малое…
– Не понял, – сказал Сварог.
– Мы, ваша милость, не записные душегубы и не святые, – сказал собеседник. – Так, посередке где-то болтаемся. Потому что тут, в Пограничье, не любят чересчур уж сволочного люда, но и святым здесь никак не житье. Мой папа – умнейший был человек, хоть и сплясал в конце концов с Пеньковой Старушкой – всегда меня учил, что не стоит грабить того, кто тебе непонятен, а то боком может выйти… Вы что, сударь мой, никогда не слышали, что в Пограничье, в противоположность всему остальному миру, серебро не в пример дороже золота?