Это лишь игра - 2
Шрифт:
В конце концов из отделения мы обе выползаем, выжатые морально и физические, и сразу едем на судмедэкспертизу. Там, слава богу, Юльку никто не мучает всякими подозрениями-оскорблениями, сначала отводят к гинекологу, потом снимают побои. Но торчим мы там тоже очень долго.
— Хочу есть, спать и домой, — говорит Юлька, когда мы выходим на улицу.
— Это хорошо, — отвечаю я.
— Что тут хорошего? У меня живот воет…
Я уж молчу о том, что вчера она говорила, что хочет только умереть. Все-таки Юлька сильный человек. Я бы так, наверное, не смогла.
Мы
— Слушай, Лен, — говорит Юлька, когда из-за поворота показывается ее троллейбус. — Я не знаю, как лучше сделать… ну, с вещами Антона. Я их сегодня в общаге постираю, а потом, наверное, тебе передам. Ты отвезешь, да? Или мне самой? Блин, они классные. И Антон твой, и его мать. Я была неправа. Мне стыдно… Они, правда, супер. А ты… ты вообще вне конкуренции.
Она заскакивает в троллейбус, машет мне, выводит пальцем на стекле сердечко. А я плетусь к себе. И ловлю себя на том, что тоже хочу есть, спать и домой…
Бабушке я ничего не рассказываю. Зачем ей такое знать? Вот сочиняю, что всё как обычно, рутина, устала, привет от Антона и его мамы… Ложусь спать раньше времени, но среди ночи меня будит телефон.
Продираю глаза. Смотрю — Юлька. Разговариваю с ней шепотом, чтобы бабушка не услышала.
— Что случилось?
— Леонтьев случился… Он узнал, что мы на него написали заяву.
— Был у тебя? — пугаюсь я за нее.
— Нет, позвонил. Только что. Но сказал, что мне теперь конец… Он так орал… так угрожал… Я не знаю просто…
— Юль, успокойся. Он просто тебя запугивает. На словах. Этого и следовало ожидать. Но к тебе он не сунется. Он же сам себе не враг, чтобы так палиться.
— Да, наверное, ты права… — соглашается Юлька. — Кстати, тут уже приходили… ну, из полиции… осматривали всё, с нашими говорили… с комендой…
— Ну вот видишь, дело пошло.
— Да, — вздыхает Юлька. — Прости, что разбудила…
Мы с ней прощаемся, договариваясь созвониться завтра.
Наутро я вскакиваю со звонком будильника и не сразу соображаю, что происходит. С тревогой проверяю: не было ли от Юльки экстренных сообщений. Выдыхаю — ничего такого. Затем начинаю собираться в школу. Мысли, конечно, очень далеки сейчас и от школы, и от уроков, и от практики, но сегодня совсем уж никак нельзя пропустить или опоздать. Я Олесе Владимировне обещала, что обязательно буду вовремя.
В половине восьмого выбегаю из дома и останавливаюсь как вкопанная. Во дворе дома стоит знакомая черная машина. Машина Германа…
31. Лена
Зачем он приехал сюда? Да еще в такую рань…
Впрочем, меня это не касается, напоминаю себе.
Надо бы, конечно, пройти мимо как ни в чем не бывало. Сделать непроницаемое лицо и идти своей дорогой, а не стоять посреди двора в оцепенении.
Но поздно. Герман уже открывает дверцу и сам выходит из машины. Заложив руки в карманы брюк, неспешно, даже лениво двигается ко мне. Чуть склонив голову набок, рассматривает меня
Тем временем Герман останавливается напротив меня.
— Привет, Лена. — Его улыбка становится чуть шире.
— Привет, Герман, — отвечаю ему, незаметно облизнув вмиг пересохшие губы.
Он смотрит так, словно касается меня взглядом, ласкает, гладит, как домашнюю кошку. И самое нелепое то, что, когда он вот так смотрит, во мне пропадает всякая решимость. Практически отключается воля. Он меня просто обезоруживает этим взглядом. И мне хочется уступить ему, забыть всё, быть любимой. Быть с ним. И оттого еще больнее вспоминать про Вику, про всё…
Ну какого черта он на меня так действует?
— Куда идешь? В институт? — интересуется Герман.
— Да, — отвечаю бездумно и тут же качаю головой. — Ой, то есть нет. На практику. В школу.
— Значит, ты сейчас учительница? Начальных классов? Ну и как? Нравится?
— Нравится, — киваю я. — Только я веду английский. В пятом классе.
— Даже так? — взметнув брови, спрашивает Герман удивленно. — Неужто ты все же прокачала свой инглиш?
— Ну, я занималась… с Олесей Владимировной, то есть она со мной. Ну и самостоятельно тоже. Если честно, я и пошла туда только из-за нее. Она здорово меня поддерживала, помогала, вдохновляла.
— Ничуть в этом не сомневаюсь, — усмехается Герман, а затем выдает мне на беглом и чистейшем английском несколько фраз, из которых я и половину слов не успеваю понять. Аудирование у меня все еще очень хромает.
Мне так неловко! Ну и учительница…
— Герман, что ты хотел? Зачем приехал? — перевожу тему, чтобы скрыть свой конфуз. Герман не стал бы, конечно, подтрунивать надо мной, но мне самой стыдно.
— Чтобы увидеть тебя, конечно же, — улыбается он, глядя на меня, чуть подщурив глаза. — Ну и спросить заодно, что хотела ты… когда мне звонила.
— Я тебе не звонила, — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать. Я и сама не знаю, зачем соврала, причем так глупо.
— А кому же ты звонила на мой номер, Леночка? — Герман явно подшучивает надо мной. Тон у него добродушный, но говорит он со мной, как с ребенком.
А я вспыхиваю в смятении.
Выходит, Вика тогда сказала Герману про мой звонок. Черт, как же неудобно…
— Я… я уже не помню… я, наверное, случайно набрала… Извини, если у тебя из-за этого были проблемы.
Взгляд его становится серьезным и пристальным.
— У тебя что-то случилось? Какие-то неприятности?
Я терзаюсь сомнениями: сказать или нет? С одной стороны, так хочется ему довериться. Он же вон примчался с утра пораньше. И лишь для того, чтобы узнать, зачем я звонила. Это о чем-то да говорит.
А с другой стороны — что-то меня удерживает от откровений. Ведь как ни крути, но Герман — сейчас часть семьи Леонтьева. Он теперь заодно с ними. Идет к намеченной цели, спасает отца.