Это моя школа [издание 1955 года]
Шрифт:
— Ну нет, — с сомнением сказала Катя. — Все равно будет тройка.
— Почему?
— А очень просто: два и пять — это семь; семь разделить на два — три с половиной, то есть три с плюсом. Плюс в табеле не ставится. Значит, будет тройка.
Аня и Наташа сочувственно посмотрели на Катю.
— Нет, — сказала Аня. — Эту твою… — она слегка замялась, — ну, двойку… Анна Сергеевна, наверно, зачеркнет. Ты не огорчайся.
Наташа утвердительно кивнула головой:
— Я тоже думаю, что зачеркнет. И уж если не пятерку, то четверку
— Нет, девочки, — сказала Катя, — мне все-таки неприятно. Ужасно неприятно!
— Да почему? — удивилась Аня. — Ведь ты уже все поправила.
Катя немножко подумала.
— Понимаете, девочки, — начала она негромко, — я не только из-за… этой самой… двойки. Вечно я что-нибудь сделаю не так. Мне кажется, что все-таки я не очень-то гожусь в председатели. Даже совсем не гожусь!
Наташа от удивления так и остановилась на месте:
— Что-о? Что ты сказала?
— Не гожусь! — твердо повторила Катя. — Ну, подумайте сами, девочки, какой я председатель? Все время у меня что-нибудь да не так. А вот Лена или Настя на моем месте были бы гораздо лучше. В тысячу раз лучше! Правда?
— Ну нет, не знаю, — с сомнением покачала головой Наташа.
Зато Аня почему-то очень обрадовалась.
— А может быть, и правда? — живо подхватила она. — То есть не то, что ты не годишься — ты очень даже годишься, — но вечно ты занята. С тобой не поговоришь, не погуляешь… А если выберут кого-нибудь другого, ты будешь посвободней, и мы с тобой будем чаще видеться.
Катя искоса поглядела на Аню и перевела взгляд на Наташу.
— Подожди, Катюша, ты еще подумай, — сказала Наташа. — Сперва посоветуйся со своей сестрой или с Олей. А еще лучше — с Надеждой Ивановной.
— Так я и думала, — ответила Катя и замолчала. Она увидела рядом с собой Стеллу, которая, догнав ее, Аню и Наташу, пошла вместе с ними. Кате не хотелось при Стелле продолжать разговор о том, что ее так волновало.
Но Стелла начала сама:
— Скажи, Катя, долго ты учила естествознание, чтобы исправить отметку?
Катя на ходу обернулась к Стелле и сказала твердо:
— Да, долго. Целых три дня.
И она невольно переглянулась с Аней и Наташей. Они все сразу поняли друг друга. Им не нравилось, когда Стелла и еще некоторые девочки в классе делали вид, что им ничего не стоит получать пятерки. Однажды Стелла даже сказала: «Только разок загляну в книжку — и все знаю».
Нет, Катя не верила этому. Нельзя запомнить что-нибудь крепко, надолго, если только разок заглянешь в книжку. Стелла выдумывает — сама, небось, не один раз прочтет да повторит. И разве зазорно учить? Ведь учить — не значит зубрить. Это и Людмила Федоровна всегда говорила, и Анна Сергеевна говорит.
Катя еще раз обернулась к Стелле и сказала:
— Да, учила! А потом меня еще старшая сестра проверяла. Ведь я повторила за целую четверть.
— Ну, пошли скорей, — напомнила Наташа, —
…На большой перемене Катя побежала в пионерскую комнату, но старшей вожатой там не оказалось. Катя заглянула в приоткрытую дверь учительской, побывала и в канцелярии и в библиотеке.
Но Надежды Ивановны не было нигде.
«Может быть, ее куда-нибудь вызвали?» — подумала Катя.
Она уже слышала не раз от Тани и от Оли, что Надежду Ивановну иногда вызывают в райком и даже в горком комсомола по делам пионерской дружины.
«Надо будет зайти к ней еще раз, после уроков», — решила Катя.
Но в этот день Надежда Ивановна больше уже не пришла в школу.
Катя вернулась в класс за сумкой. Еще не все разошлись по домам. Лена Ипполитова что-то показывала Насте и Вале Ёлкиной.
— Катюша, смотри, — позвала подругу Настя, — какой красивый билет Лена приготовила! Это для почетных гостей.
Катя подошла поближе, и Настя протянула ей сложенный вдвое листочек. Сверху тонкими буквами было написано: «Пригласительный билет». Посередине листка алел пионерский значок с надписью: «Всегда готов!»
— Молодец, Лена! — сказала Катя. — И я тоже приготовила…
Катя вынула из своей сумки три билета, с яркими картинками на обложках.
— А твои еще лучше, — сказала Лена, — прямо замечательные! Художница наша Катерина!
Настя и Валя залюбовались Катиной работой. Особенно понравился им один из билетов: на нем так и горела рубиновая звезда кремлевской башни, а над башней, на фоне синего неба, летел серебряный самолет.
— А кому мы пошлем этот самый красивый билет? — спросила Валя Ёлкина.
— Я бы хотела Людмиле Федоровне, — ответила Катя. — А только кто отнесет? Всем девочкам захочется, а всем же нельзя!
— Конечно, всем нельзя, — подтвердила Настя. — Вот возьми и отнеси сама. Ты рисовала, ты и отнесешь.
Катя так обрадовалась, что даже взяла Настю за руку:
— Ой, Настенька, милая!..
— Настя правильно придумала, — кивнув головой, серьезно сказала Лена: — пойдешь ты, Катя. Ты же у нас самая главная.
Катя смутилась. «Самая главная»! Если бы Лена только знала, о чем она думала вчера вечером и сегодня утром! Хороша «самая главная», у которой нет самого главного — выдержки и которая всегда что-нибудь важное забудет.
Но Катя ничего не сказала и молча положила билет в сумку. Другие два билета она отдала Настеньке.
К Людмиле Федоровне Катя пошла в тот же вечер, сразу же после того, как сделала уроки. Уж очень ей хотелось поскорей увидеть Людмилу Федоровну! Ведь Катя не видела ее с того самого дня, когда была у нее вместе с Аней. Тогда они огорчили больную учительницу. А вот теперь можно будет сказать ей, что все в классе в порядке, что Анну Сергеевну они очень полюбили… Словом, много накопилось такого, о чем Кате очень хотелось рассказать Людмиле Федоровне.