Это моя школа
Шрифт:
— Где же наши?
— Да что-то не видно… Четвертый «Б», четвертый «В»… Ах, да вот же они! — закричала Аня. — Вон и Людмила Федоровна! Смотри, Катя!..
— Где?
— Да вон, в конце двора.
Катя взглянула туда, куда показывала Аня, и сразу узнала светлые пышные косы, венком лежащие вокруг головы. Это она, Людмила Федоровна! Около нее толпятся девочки. Ее почти не видно, но Катя не столько увидела, сколько угадала знакомую улыбку блестящих серых глаз. Во всей школе нет учительницы красивее и веселее
— Людмила Федоровна! Здравствуйте, Людмила Федоровна! — еще издали закричали Катя и Аня.
Учительница обернулась к ним:
— Катюша, Аня! Здравствуйте, девочки!
Школьницы, стоявшие вокруг, расступились.
Людмила Федоровна обняла сразу обеих — Катю и Аню. Потом слегка отстранила их от себя и, чуть прищурив светлые, с черным ободком глаза, внимательно оглядела девочек по очереди.
— Выросли, загорели, — сказала она. — Косы у Анечки еще длиннее стали. А у тебя, Катюша, совсем выгорели на солнце. Зато сама ты стала коричневая, как желудь. Спасибо, Катенька, за письма. Молодец — ни одной ошибки!
Людмила Федоровна, слегка склонив голову набок, смотрела на своих девочек. Давно ли она встречала их — маленьких первоклассниц — на этом самом дворе? Давно ли, кажется, вот эта кудрявая девочка, Валя Ёлкина, была такая крошечная, что ее почти не видно было из-за парты? И давно ли эта загорелая светловолосая Катя Снегирева сказала на самом первом уроке: «Тетя, я хочу домой»?
А теперь все они — большие школьницы, пионерки. Кончают начальную школу. В будущем году в этот день пойдут уже в пятый класс…
Кате на минуту показалось, что Людмила Федоровна чем-то озабочена. Но нет, она такая же, как всегда, — улыбающаяся, бодрая, приветливая.
— А вот и наша новенькая, — говорит Людмила Федоровна своим низким, немного хрипловатым голосом и притягивает к себе круглолицую румяную девочку. — Познакомьтесь. Оленина.
— Наташа, — подсказала девочка.
— Наташа Оленина, — повторила Людмила Федоровна. — Сегодня она у нас новенькая, а завтра уже будет, как и вы все, старенькая.
Все засмеялись — не потому, что учительница сказала что-нибудь очень смешное, а просто потому, что хотелось смеяться. Новенькая смутилась и стала еще румянее. Она искоса поглядывала на свою новую учительницу.
— Ну что же ты, Наташа? Иди знакомься со своими будущими подругами, — сказала Людмила Федоровна, оборачиваясь к другим девочкам.
Но Наташа продолжала стоять на месте. Ни она, ни девочки не решались заговорить друг с другом.
Кате стало обидно за эту краснощекую молчаливую девочку, и она подошла к ней первая.
Тем временем по двору длинной цепочкой двинулись самые маленькие.
— Малыши идут, — сказала Катя. — Посмотри, Наташа, до чего они важные!
Впереди, оборачиваясь на ходу, шли учительницы с красными бантами на груди,
— Не бойся, дочка, не бойся! — говорила вслед уходящей первокласснице ее мама. — Девочки такие славные, учительница такая хорошая…
Первоклассница оглядывалась на мать, волоча чуть ли не по земле свой новый портфель.
— Вот смешные! — сказала Катя, провожая глазами первоклассниц. — У меня маленький братишка тоже сегодня пошел в школу первый раз. Ночью весь дом разбудил — боялся проспать. На часах без четверти шесть, а он думал — половина девятого.
— А кто у тебя еще есть? — спросила шепотом Наташа.
— Сестра старшая, мама, бабушка и папа. А у тебя кто?
— Нас с мамой только двое, — сказала Наташа. — Папу на войне убили. Перед самой победой, за один день. Я тогда еще маленькая была.
Катя смотрела на новенькую, не зная, что сказать. Она смутилась, словно была виновата в том, что у нее есть и папа, и мама, и бабушка, и сестра, и брат, а у Наташи никого нет, кроме мамы.
«Еще хорошо, что я о тетях и дядях не сказала», — подумала Катя. И, помолчав, спросила:
— А ты к нам из какой школы перешла?
Наташа покраснела.
— Я не перешла, — сказала она. — Я в этой же школе училась… Вот мой бывший класс. Теперь он — пятый «Б». Только это я не сама осталась — меня мама оставила. У меня была операция, аппендицит. Потом — корь. Вот мама и решила оставить меня на другой год.
— Ну, не беда! — уверенно сказала Катя. — Раз болела, значит, не второгодница. Каждый заболеть может. Новенькая — и все!
Наташа посмотрела на Катю благодарными глазами и тихо сказала:
— Ты-то понимаешь, а другие не понимают. Нельзя же каждому объяснять, что болела. А они еще спрашивают: «Почему же ты такая румяная?» А если я от природы такая?
— Ничего, — сказала Катя, — я за тебя всем объясню — и почему осталась и почему румяная.
Она хотела еще что-то сказать, но в эту минуту Людмила Федоровна велела классу построиться в пары, и все пришло в движение. Наташа Оленина отошла в сторонку. Катя кивнула ей:
— Пойдем со мной. — И, оглянувшись, позвала: — Аня! Где ты?
Аня не отозвалась, будто не слышала. Она стояла позади, рядом с белобрысенькой Тоней Зайцевой, с которой никогда не дружила, и все еще держала в руках обе сумки — свою и Катину.
— Аня! — еще раз окликнула ее Катя.
Аня не отвечала.
«Обиделась, — поняла Катя. — Ах, какая!..»
Она хотела было объяснить Ане, что вовсе и не думает всегда ходить с новенькой и что она только для того стала с ней рядом, чтобы не оставить ее в первый день одну среди чужого, незнакомого класса. Но колонна тронулась, и разговоры прекратились. Девочки молча пошли вверх по широкой лестнице.