Это моя школа
Шрифт:
Но радость обеих девочек продолжалась недолго. Неожиданно подняла руку Клава Киселева.
— Что же в этом удивительного, — сказала она, встав с места, — если Лебедева написала на четыре? Ей же диктовала Снегирева. Если бы мне диктовала Зайцева, а я — Зайцевой, то у нас обеих были бы пятерки.
Кто-то засмеялся, а Катя от неожиданности так и замерла. Ей вспомнилось, как в начале учебного года Клава точно так же заявила: «За нее рисовала мама…»
Аня густо покраснела и, подняв руку, вся потянулась вверх.
— Я писала сама! — с возмущением сказала
В классе засмеялись. А Клава Киселева торжествующе поглядывала на простодушную и чуть не до слез взволнованную Аню.
— Ага! — подхватила она злорадно. — Значит, просила повторить?
Но Анна Сергеевна прервала их спор:
— Довольно об этом. Садитесь, девочки. Я знаю, что Снегирева всегда рада помочь подруге, но контрольную писать за нее ни в коем случае не станет. А ты, Киселева, прежде чем бросать такие обвинения, в другой раз хорошенько подумай. Стыдно!
Анна Сергеевна помолчала.
— А сейчас давайте работать. Откройте «Родную речь».
Девочки положили тетрадки к себе в парты и достали оттуда книжки.
И работа в классе скоро опять пошла полным ходом.
В этот же день Клава получила еще одну двойку — по истории.
Возвращаясь к себе на место и проходя мимо Кати, она тихонько бросила через плечо:
— Что, небось рада?
Катя с удивлением посмотрела ей вслед. Чему же тут радоваться? Она была очень огорчена и еще больше озабочена.
Как только началась большая перемена, Катя побежала к вожатой Оле. Она хотела посоветоваться, что же теперь делать с Клавой и Тоней.
Ане, конечно, захотелось идти вместе с Катей.
— Скажи, Аня, — спросила Катя, шагая с подругой по коридору, — ты правда занималась в тот день, когда болела?
— Правда, — тихо ответила Аня.
— Одна?
— Нет, не совсем… — И Аня как-то неловко усмехнулась. — Моя мама позвонила тете Лизе — она доктор — и сказала, что у меня немножко… голова болит и что я даже пропустила контрольную по русскому письменному. Ну, тетя пришла, выстукала меня, посмотрела мне горло и говорит: «Я сейчас тебе хорошее лекарство пропишу. Принеси чернильницу и бумагу». Я принесла. Думаю, сейчас будет лекарство выписывать, а тетя говорит: «Давай учебник». А я и тут не догадалась. Даю ей арифметику. Думаю, она книжку просит, чтоб под листок подложить — глаже писать, знаешь? А она говорит: «Нет, не этот учебник. Давай грамматику, «Родную речь». Что у нас там еще есть?» Ну, я все принесла — и «Русский язык», и ту тетрадку, где у нас все правила записаны. А тетя говорит: «Ну, теперь садись за стол». И знаешь, Катя? Заставила меня все правила повторить, а потом целых два часа диктовала.
— Хорошее лекарство, — сказала Катя смеясь. — Горькое или сладкое?
— Соленое, — ответила Аня и поморщилась. — Знаешь, я даже поплакала немножко…
— Ну, тогда понятно — слезы ведь соленые, — сказала Катя.
Девочки поднялись на третий этаж, где помещался восьмой «Г». Олю
Она медленно прогуливалась по коридору под руку со своей подругой и одноклассницей, Женей Березовской, черненькой, смуглой девочкой. Они заглядывали вдвоем в один учебник, Оля что-то повторяла вполголоса, а Женя ее слушала.
Катя не решалась подойти к старшеклассницам, боясь им помешать. К тому же Березовская была председателем совета дружины, и Катя чувствовала к ней особенное уважение. На рукаве у Березовской алели целых три нашивки.
Оля сама заметила Катю и Аню:
— Вы что — ко мне?
— Олечка, — начала Катя, — сегодня у нас две двойки… то есть три! То есть не у нас, а две у Киселевой и одна у Зайцевой.
— Да, многовато, — покачала головой Оля и посмотрела на свою молчаливую и серьезную подругу. — Что ж, придется вызвать их на совет отряда. Как ты думаешь, Женя?
— Да, конечно, — подтвердила Женя. — Они у вас пионерки?
— Нет еще, — ответила Оля. — А разве непионерок нельзя вызывать на совет?
— Почему нельзя? Можно, — сказала Женя. — А много у вас девочек не в отряде?
— Всего две, — ответила Оля. — Как раз эти самые — Киселева и Зайцева.
— Ну так скорее готовьте их в пионеры, — сказала Женя. — Ведь во всех отрядах скоро будет прием. А на сборе дружины они дадут торжественное обещание.
— А когда будет сбор дружины? — спросила с беспокойством Катя. — Очень скоро?
— Да, теперь уж скоро — в конце декабря.
— Ой, Олечка, — сказала Катя, — что же нам делать? Клава и Тоня не успеют исправить свои двойки.
— Ну вот что, — решительно сказала Оля, — если они хотят, чтобы их приняли в пионеры, пусть подтянутся. Я спрошу у Анны Сергеевны, удобно ли ей, чтобы мы назначили совет на сегодня. А ты, Катя, скажи Тоне и Клаве, чтобы они обязательно пришли… Подожди меня, Женя, я сейчас вернусь.
Анну Сергеевну Оля застала уже у самых дверей класса.
— Нет, Оля, сегодня я очень занята, — сказала учительница, — и прийти к вам на совет не смогу никак. Впрочем, не стоит из-за этого откладывать. Вы прекрасно справитесь и без меня.
— Хорошо, Анна Сергеевна, постараемся, — сказала Оля. — Значит, обеих вызвать — и Киселеву и Зайцеву?
— Пока вызовите Киселеву. С Зайцевой надо будет поговорить особо. К ней нужно пойти на дом и посмотреть, как она учит уроки. Зайцева — не лентяйка. Я у нее уже была и убедилась в этом. Ей просто нужно помочь. Она хочет учиться, но не может, не умеет.
— А Киселева?
— Киселева — наоборот. Может учиться, но не хочет.
В тот же вечер в пионерской комнате собрался совет отряда.
Совет отряда
По одну сторону длинного стола разместились члены совета: Катя, Стелла, Зоя Алиева, Нина Зеленова и вожатая Оля. По другую сторону уселись приглашенные на совет звеньевые — Настя Егорова, Лена Ипполитова и Валя Ёлкина.
Клава Киселева, сердито поглядывая на девочек, села поодаль, на свободный стул у стены.