Это! Моя! Земля! (часть 1)
Шрифт:
Входная дверь, кстати, тоже новая. И тоже стальная. К счастью, без панельки с кнопками, но, судя по размерам замочной скважины, механический замок тут вполне внушительный, вскрывать такой только "болгаркой" или пластитом взрывать. К счастью, до нас тут уже прошли и дверь вряд ли закрыта. На мгновение замираю, жду сигнала о готовности тройки, тут же получаю сзади легкий тычок в плечо — парни готовы. Ну, раз готовы, тогда, как сказал когда-то один великий человек: "Поехали!" Нажимаю на дверную ручку и, рванув дверь на себя, вламываюсь внутрь.
Удивительное все-таки животное — человек, как много оказывается можно увидеть, услышать, почувствовать и обдумать практически мгновенно, если в этом возникает острая необходимость. Не сталкивались с таким интересным явлением? Когда действительно очень надо, мозг начинает работать быстрее любого компьютера, но как-то однобоко, что ли. То, что важно в данный момент, фиксируется и анализируется мгновенно, а вот все остальное будто отфильтровывается, остальное ты даже не замечаешь. Вот и сейчас. Вроде как бодрой рысцой бегу через цех, освещенный
Раньше проход из одного цеха в другой был вполне приличных размеров — грузовик в эту арку проехал бы "не пригибаясь". Теперь на ее месте стена из ДВП с обычной деревянной дверью. Замираю примерно в пяти метрах перед ней и, не сводя автомата с дверного проема, жду остальных. За спиной — негромкий топот нескольких пар ног: парни подтягиваются и выстраиваются позади меня и Андреев. Снова легкий тычок кулаком — готовы. Стартую с места и распахиваю дверь ударом ноги, как учили еще в армии, чуть ниже дверной ручки… Вернее — хотел распахнуть, да малость перестарался. Дверь оказалась несколько хлипче, чем ожидалось, и вместе с дверным косяком обрушилась на пол. Вбегаю в образовавшийся пролом.
Второй цех — точная копия первого: здоровый и отлично освещенный. И, прямо скажем, очень жаль, что освещенный, потому как сейчас этот огромный зал похож даже не на морг, а скорее на бойню. Тьфу, мля, гадость какая!!! Едва переступив через порог, я чуть не поскальзываюсь в гигантской луже крови, залившей все пространство перед входной дверью. Такое ощущение, что тут забили и разделали пару-тройку крупных свиней… Целое озеро кровищи…
В цеху — полный разгром: столы перевернуты, ящики со всякой мелочевкой опрокинуты, а их содержимое рассыпано по полу. И даже одна секция "спальных мест" оторвана от стены и завалена на пол. Можно подумать, что тут банда пьяных махновцев резвилась, ни в чем себе не отказывая. Спокойно и даже как-то отстраненно фиксирую подробности окружающего меня бреда: в луже плавает разодранная в клочья одежда, тапочки, еще какой-то хлам. А, кроме того — обрывки внутренностей, ошметья мяса и даже кисть руки, толи оторванная, или даже отгрызенная. Стены покрыты кровавыми брызгами и потеками, в нескольких местах видны размазанные отпечатки ладоней, будто кто-то пытался встать, опираясь на стену окровавленными руками, но соскальзывал. Мля, миленько так! Они тут что, живьем на части рвали кого-то?! За спиной слышу сдавленные матюги и звук, похожий на сдерживаемый рвотный позыв. Похоже, не только мне тут понравилось… Больше всего все вокруг похоже на декорации к дешевому фильму ужасов. Вот только успокаивать себя и пытаться не стоит — все равно не получится. Потому что все вокруг — реальность. Однако людей в зале нет, ни живых, ни мертвых. Только весь пол вокруг лужи истоптан следами десятков пар ног. Нахрена они все в этой луже топтались? Хороводы водили? Интересные, однако, обряды у них в Юго-Восточной Азии… Все следы, среди которых удалось различить и свежие, еще сырые отпечатки подошв армейских берец, ведут в следующий зал, за широкую двустворчатую дверь, свободно открывающуюся в обе стороны, похожую на двери салунов в вестернах, только полноценного размера. Обе створки двери тоже густо заляпаны кровавыми потеками и отпечатками ладоней. Стрельба слышна именно оттуда. Ну, значит нам туда!
Через второй зал по-тихому пробежать не получается: фанерные крышки перевернутых и разломанных столов грохочут под подошвами, мелкая фурнитура с бреньканьем разлетается из-под ног в разные стороны. Ох, не навернуться бы… О! Накаркал! Судя по смачному шлепку и тихому, шипящему: "Кутагы!" [23] , на пуговицах поскользнулся Гумаров. Он у нас вообще парень горячий и матершинник редкий, но ругаться предпочитает на родном языке. Мол, ежели никто не понял, так я вроде, как и не выругался.
23
Кутагы — грубое ругательство на татарском языке.
Дверь в третий цех гостеприимно распахивает перед нами свои створки. Что там, по общему мнению, должен кричать бравый боец ОМОН, вламываясь в помещение? Что-то типа "Всем лежать мордой в пол! Работает ОМОН!"? Вот даже если б хотел рявкнуть что-то подобное — не смог бы: слова в глотке застряли. А я думал, что второй цех выглядит неприятно… Да нет, оказывается со вторым все в полном порядке, подумаешь перевернутые столы, лужа крови и кучка требухи на полу. А неприятно на самом деле тут: кровищей комната заляпана чуть не до середины стен, а среди руин разнесенной в щепки мебели лежат трупы. Много трупов. Не меньше полусотни.
— Что тут? — слышу я у себя за спиной голос Тисова.
— Жопа! — коротко и как-то устало бросает лысый, — Патроны есть? У меня только один магазин остался.
— Я спрашиваю, что происходит? Где заложник?! Где твои люди?! Почему на связь не вышли?! С какого хера по гражданским палите?!!!
— Заложник вон, — кивок в угол.
И точно в углу, сломав туловище в невообразимой для живого человека позе, словно марионетка с оборванными ниточками, лежит пожилой мужик в таком же комбезе с огромными шевронами на рукавах, что и у ЧОПовцев на проходной. Мертв как бревно. А вот с причиной смерти непонятно: грудь вся изодрана автоматной очередью, посреди лба — пулевая отметина размером побольше, явно от девятимиллиметровой пээмовской пули, а в довесок ко всему — прогрызенная чуть не до позвоночника шея. Это как понимать-то? Любая из этих ран — смертельна, так откуда все три разом?
— Связи нету, — продолжает мужик, — станции у троих были. Мою с "разгрузки" эти, — неопределенный взмах рукой за спину, — сорвали. А парней сожрали…
— Не понял, — в голосе Антохи слышна неуверенность.
— Мля, чего ты не понял?! — вскипает "прапор". — Гоблин ты, мля, тупорылый! Сожрали моих ребят! Живьем сожрали!! Голыми, млядь, зубами!!! Думаешь, я псих?! Сам погляди!!!
Прапорщик еще раз машет рукой в сторону завала у себя за спиной, резко отворачивается и, на ходу меняя магазин в своем АКСУ, возвращается назад к баррикаде, из-за которой слышен в наступившей тишине какой-то очень мерзкий, но знакомый звук. Где ж я его уже слышал? Мать твою! Точно! Сам ведь только что Грозный зимой 95-го вспоминал… Именно с этим звуком бродячие грозненские псы жрали трупы наших пацанов. Запрыгиваю на стол, с которого только что стрелял по кому-то лысый "прапор" и заглядываю через край столешницы… Не знаю, сколько я разглядывал открывшуюся мне картину, скорее всего несколько секунд, но показалось — что гораздо дольше. Спрыгиваю со стола и чуть не падаю на бок: ноги ватные. А я то, дурень, думал, что испугать чем-либо после Чечни меня уже не получится. Ошибочка вышла…
— Антоша, — каким-то уж слишком спокойным голосом зову я Тисова, — Сними это все, а то ведь нам снаружи хрен кто поверит.
Сам отхожу на пару шагов в сторону, и сильнейший рвотный спазм буквально скручивает меня в коромысло. Эк, тебя, герой двух чеченских войн, сплющило… Совсем растерявшийся от происходящего Антон, не споря, лезет на стол. Я вижу, как его отшатывает назад и как расширяются у него глаза. Что, командир, и на тебя впечатление произвело? Нервишки и желудок у взводного явно покрепче, чем у меня. Он отцепляет камеру от шлема и начинает съемку с рук. Все верно, картинка должна быть предельно четкой и крупной, иначе нам действительно никто не поверит. Потому что не сможет поверить нормальный человек в рассказ о том, что в самом центре Московской области, в здании самой обычной фабрики бродят по цеху несколько сотен оживших мертвецов. Почему я решил, что это мертвецы? Да потому что не может человек, с выпущенными наружу кишками, не спеша прогуливаться по комнате, периодически об эти самые кишки запинаясь. И разодранная сонная артерия тоже особо жизни не способствует. И при обглоданной до кости руке человек должен истечь кровью очень быстро, причем, судя по состоянию одежды, он ею и истек. Но это вовсе не помешало ему встать. И их глаза… Не может быть таких глаз у живого человека. Даже у обдолбанного самой сильной наркотой. Даже у пьяного, что называется, в мясо. Такими глазами может смотреть на окружающий мир какая-нибудь вырвавшаяся из ада потусторонняя тварь. Такими глазами может смотреть получившая тело смерть. И даже это не было самым страшным. Трупы не просто бродили по цеху. Они ЖРАЛИ. Сквозь толпу видно было плохо, но, тем не менее, можно было разглядеть "островки" согнутых спин и дергающихся в такт работе челюстей голов. И звук раздираемого зубами сырого мяса… Его ни с чем нельзя спутать.
Оглядываюсь по сторонам. Все наши уже успели залезть на обломки мебели и заглянуть за баррикаду. Кое-кто так и замер, словно завороженный жутким зрелищем, не в силах отвести от него глаз. Кто-то последовал моему примеру и выплеснул на пол остатки завтрака и обеда. Антон продолжает съемку. Я достаю из нагрудного кармана "разгрузки" "Кенвуд", и подхожу к прапорщику.
— На каком канале работаете?
— На третьем
— Ясно, — щелкаю настройкой частот, — На связи группа ОМОН. Заложник мертв. У ГНР шесть "двухсотых". Мы выходим. Конец связи.