Это моя земля!
Шрифт:
– Вова, ты меня прости, конечно, но с кем это ты собрался так плотно «огнеконтактировать»?
– Пак, ты б не умничал, а? – с деланой ленцой в голосе протянул Чугаев. – Заметь, это не мне начальство Центра мечтает голову откусить. Как раз моя светлость на вполне хорошем счету, похоже. Уже подкатывали пару раз с выгодными и заманчивыми предложениями. Очень сладкую жизнь обещали…
– Например? – Юре на самом деле было интересно, как же именно выглядит в представлении верхушки Центра спасения эта самая «красивая жизнь». По-хорошему, именно от этого и зависели его дальнейшие планы: то ли пытаться
– У-у-у… – протянул милиционер, – такую картинку нарисовали – закачаешься. Этакий неофеодализм с элементами всяко-разного заманчивого. Мол, есть люди, способные постоять за себя и за других. Они – белая кость, властители. А есть те, которые сами защититься не могут. Скотинка серая, бесправная. Вот и выходит, что первые – типа, бояре, а вторые – как есть холопы. И дело холопов – на бояр пахать и всячески создавать им комфорт и удобства. А бояре их будут за это защищать…
– Не, ну а что, – прикинул не успевший позабыть «период первоначального накопления капитала» в России Пак, – вполне знакомая ситуация. Есть лоховатые, но нагулявшие жирка «коммерсы», а есть «реальные пацаны». «Коммерс» пашет как Папа Карло и кует деньгу, а «реальные» его стригут и доят. А если вдруг на горизонте появляются другие «реальные», претендующие на жирного лоха, – забивают с ними «стрелку» и выясняют, кто из них «реальнее» и у кого «кокосы» круче…
– Ага, как есть крышевание в чистом виде, – согласился прапорщик.
– А феодализм-то тут при чем?
– Так не дорассказал я! Короче, ведь в те же девяностые «коммерс» вполне мог соскочить: уйти из бизнеса совсем, переехать куда-то, в милицию пойти, в конце концов… А куда народу из Центра сейчас податься? Те, кто посмелее да порешительнее, кто в себя верил и на свои силы рассчитывал – те, еще когда слухи пошли про раздачу оружия на Ярославке в Мытищах, собрались и уехали. Так что большая часть тех, кто остался, самостоятельно выжить не надеются. Ну, вот и решили наши «бугорки», что их такой настрой в народе вполне устраивает, но нужно идти дальше.
– И сильно дальше? – Пак уже и сам понял, к чему ведет Чугаев, но хотел убедиться.
– Да практически до нового крепостного права со всеми вытекающими…
– Это, в смысле, «на конюшне запорю, быдло свинячье» и право первой ночи?
– Да хоть до небольшого гарема, если такое желание возникнет. Мол, мы сами по себе – никто и звать никак, а раз мы их защищаем, то они за это, получается, должны, как земля колхозу…
– Вот это нормально! – оживленно присвистнул у них за спиной Данька.
– Чо там тебе нормально, салага?! – рыкнул Чугаев. – Пулемет, что ли, дочистил уже?
– Почти, – сразу прижух тот.
– Вот и работай дальше! И не подслушивай, о чем старшие разговаривают!
– Зря ты так, Вов, – перебил Пак прапорщика и, отложив в сторону очередной вскрытый тюк, на этот раз с двумя новенькими пустыми патронными коробами, обернулся к сержантам, корпевшим над пулеметом.
Им, кстати, повезло. В отличие от первого тайника, тут пулемет был законсервирован не неведомой темно-коричневой гадостью, обозванной самим Юрой «серидолом», а вполне
– Ничего там нормального, парни. Только скотство сплошное. Одни, получается, «белые люди», хозяева и повелители, а вторые – никто и ничто, холопы, быдло и рабы… Ничего не напоминает?
Данька в ответ лишь плечами недоуменно пожал, зато явно более эрудированный Лешка, оттирая куском тряпки жирные пальцы рук, понимающе закивал:
– Ага, точно, было что-то такое относительно недавно. И про господ и холопов, и про рабство, и про чью-то там неполноценность… Юберменши, унтерменши… Только там, помнится, поголовье рабов сначала еще и уменьшить планировали в несколько раз, чтоб господские земли не занимали и воздух зря не расходовали. Помнится, очень плохо все для «господ» тогда закончилось.
– Это ты про фашистов, что ли? – сообразил Данька. – Так это ж не то совсем. Те ж, суки, войной пошли – убивали там, насиловали, силой принуждали…
– А тут, думаешь, не так все будет? – пристально вгляделся в лицо сержанта Пак.
Тот даже поежился под пронизывающим взглядом корейца.
– А думаешь, так?
– Ну давай по-простому, – легонько прихлопнул себя ладонями по коленям Пак, – подруга есть у тебя?
– Ну есть. – Данька явно не понимал, при чем тут его подруга.
– Вот есть у тебя девушка, она тебе нравится. Может, даже любишь ее. Она хорошая, красивая… И тут – бац, ты встречаешь еще более красивую и предлагаешь ей третьей быть. Как думаешь, согласится?
– Да для начала надо бы, чтоб подруга согласилась, – хохотнул сержант. – А так – черт его знает, они разные бывают. Может, и согласится…
– Мы не про «разных», – упрямо гнул свою линию Пак. – Есть, понятное дело, такие шаболды, что хоть с собакой сношаться будут, лишь бы спать мягко и жрать сладко. Не про таких речь, а про нормальных.
– Если про нормальных, то вряд ли, – вздохнул Данька. – Да и подруга активно возражать будет, вплоть до применения подручных средств…
– Идем дальше. Не хочешь ты от своей идеи отказаться, подругу избил, чтоб помалкивала, ту, вторую, заставил как-то… Ну, не знаю… Да тоже избил, чего сложности плодить. Как думаешь, родственники – что девушки твоей, что той, второй – как к этому отнесутся?
– Думаю, хреново. – Веселость из голоса Даньки пропала, он уже явно начал догадываться, к чему ведет хитрый кореец.
– И я так думаю. Да вот беда – ты ж теперь не просто Данька-сержант. Ты теперь крутой парень. Автомат и пистолет имеешь, пулемет вон откопал и в порядок привел почти… А главное, речь-то у нас на самом деле не про тебя, нормального и правильного парня, а про урода, который в больной башке своей уже и до холопов, и до гаремов сам додумался. Дальше тебе объяснять нужно?
– Нет, не нужно, – отрицательно мотнул головой тот. – Как раз такая же гнусь и выходит, только масштабы поскромнее. А так – один в один. Тот, у кого оружие в руках и гниль в башке, будет глумиться над нормальными, но безоружными, как ему захочется…