Это мужской мир, подруга!
Шрифт:
– Как все запущено, – хмыкнула я, на всякий случай натягивая на себя свитер.
– Все. Готова?
– Да давно уже, – ворчала я. – А как хоть называется?
– Называется? – задумался он. – Торжество справедливости.
– Пафосно, – оценила я, но тут... на экране возникла странная, совсем не эротическая картинка. Кабинет со светло-голубыми крашеными стенами, два стола, заваленные какими-то бумагами, целыми горами бумаг. Дешевый монитор на одном столе, фигура в милицейской
– Что это?
– Узнаешь? – спросил Максим, и я увидела, что он зол, что лицо его напряжено, челюсть сжата. Я перевела взгляд на экран и присмотрелась. Человек на стуле сидел ко мне вполоборота, лицо его было, кажется, в синяках и ссадинах. Камера подвела «картинку» ближе, я увидела его лицо крупно, он облизывал сильно разбитую губу и дрожал. Тут я его узнала.
– Ваше имя?
– Мерзляев Рустам Вадимович, – сказал он, сильно дергаясь.
– Значит, вы хотите признаться в должностном преступлении?
– Ну... я... ну... – задрожал он, а полицейский за столом оторвался от писанины и поднял глаза на Мудвина. Он почти не изменился, если не считать синяков. Только вот вид у него не был таким же уверенным. Я смотрела во все глаза, чтобы не упустить ни одной детали. Почему у меня такие большие глаза? Чтобы лучше тебя, Мудвин, видеть! А зубы?
– Вы же сами сюда пришли, гражданин.
– Да, – поник он. – Пришел.
– Вот и говорите.
– Ладно. – Он снова облизнул губу и начал говорить плаксивым тоном: – Да, я совершил должностное преступление в отношении моей бывшей подчиненной Хрусталевой Вероники Юрьевны. Я... я...
– Ну? – подтолкнул его тот, что за столом.
– Являясь ее руководителем, я осуществлял попытки склонить ее к сексуальной связи со мной. А получив отказ...
– Он что, говорит заученный текст? – поинтересовалась я у Максима.
Тот вздохнул и развел руками.
– Такие вот сейчас пошли сознательные граждане. Не только признаются в содеянном, но и делают это в правильной юридической форме. Но ведь в целом он говорит все верно?
– Абсолютно верно, – подтвердила я, снова нажав на кнопку «Play». Мудвин продолжил:
– А получив отказ, я сфальсифицировал доказательства и обвинил вышеупомянутую Хрусталеву в систематическом пьянстве на рабочем месте, из-за чего она и была уволена по соответствующей статье.
– То есть гражданка Хрусталева не злоупотребляла алкогольными напитками? Вы ее оговорили, да, гражданин Мерзляев? – грубо суммировал полицейский. – Испытывали личную неприязнь, связанную с нежеланием
– Да.
– Подпишите тут: с моих слов записано верно. И еще полностью фамилию, имя и отчество. – Тут он начал что-то бубнить о статьях, и мой Журавлев выключил запись. Несколько минут мы молчали. Первым заговорил он.
– Теперь твоя запись из трудовой должна быть убрана.
– А, так ты все это из-за записи затеял? – ухмыльнулась я.
– Я? – преувеличенно оскорбился Максим. – Если добропорядочный гражданин раскаивается в содеянном, при чем тут я?
– Конечно-конечно, – кивнула я, причмокивая. – Так я тебе и поверила. Да, плохо я тебя знаю, плохо. Я думала, что ты добрый. А ты...
– А я не просто добрый. Я добрейшей души человек, – заверил меня Максим, прыгая ко мне под одеяло. – Не веришь? Я могу доказать.
– Как? – заинтересовалась я, просовывая руки к нему под рубашку, теперь уж чистую и прекрасно выглаженную.
– Я мог бы уничтожить этого человека на месте одним словом, если бы захотел, но я его не сказал. А ведь я хотел, очень хотел, поверь. Когда я прочитал твое заявление в полиции – я вообще чуть его не убил. Как он посмел...
– Как и тысячи других тупых, самоуверенных баранов. Он не стоит того, чтобы руки марать.
– Я знаю. Просто это такая дикость. И я сразу понял, почему ты так в Жаннино дело вцепилась. Почему ты ничего мне не рассказала?
– Именно поэтому и не сказала, что знала, что может случиться. Но... раз уж все так здорово вышло и он... осознал и внезапно так удачно раскаялся. Скажи, и какое же это слово, которое ты хотел сказать и не сказал?
– То самое одно слово, которое я мог бы сказать твоему отцу. И, знаешь, мне даже страшно представить, что бы случилось с гражданином Мерзляевым, если бы о его «ситуации» случайно узнал твой отец.
– А знаешь, ты прав.
– Да, ты думаешь? Конечно я прав, – хмыкнул Максим. – А в чем именно?
– Ты действительно очень добрый человек. Иди-ка сюда, я выпишу тебе премию.
Конечно, я забрала заявление из полиции, так как после сделанного признания дело по нему должны были возобновить, и тогда уж это все действительно могло бы дойти до отца. А у него совсем не то здоровье, чтобы так волноваться. Да и, кроме того... все это как-то перестало трогать меня за душу. Все это стало прошлым. Историей, которая случилась со мной, когда деревья были большими. Когда я носила кеды... постойте-ка, кеды я и сейчас ношу. И подсадила на них всех своих подруг, в том числе Жанну. Любите ли вы кеды так, как люблю их я?