Это наш дом
Шрифт:
Анна Степановна покраснела от гнева, но промолчала, сжав кулаки. Только где-то через минуту она с ненавистью выдавила:
— Да что вам всем наша несчастная мова сделала?.. За что вы ее так ненавидите?..
— Вам напомнить, как вы и вам подобные травили всех вокруг за русский язык? — язвительно поинтересовалась Нина Васильевна. — Вам напомнить Виктора Ивановича, замученного в СБУ украинскими фашистами? Его в закрытом гробу хоронили! Вам напомнить запреты русского языка? Вам напомнить, как нас заставляли говорить на этой вашей проклятой мове? Вам напомнить, как даже фильм на родном языке стало невозможно посмотреть? Вам напомнить, как изымались из библиотек русские книги? О, я еще многое могу напомнить! Слава
— Да, кончилось! — поддержала ее Леночка Ивановна, как коллеги ласково называли недавно приехавшую из Днепропетровска совсем молоденькую учительницу русского языка и литературы. — Как только вы эту вашу мову перестали навязывать, ее нигде не стало! Ни в одном заведении, ни в одном магазине, даже на улицах не слышно. Куда она подевалась, а? Никто больше не хочет на ней разговаривать! Она теперь только в селах и на Западенщине. Да и там ее никто поддерживать не будет, лет пятьдесят — и забудется!
— Потому ее и надо было поддерживать, потому и надо было запрещать русский язык, чтобы она укрепилась… — с трудом выдавила учительница обществоведения. — Неужели нельзя было понять и принять это?
— Когда тебе навязывают что-то чуждое, понять и принять это невозможно, — отрицательно покачал головой Семен Георгиевич. — А вы именно навязывали, тыкали этой мовой всем в лицо, ежедневно издевались над русскоязычными. Думаете, мы вам это забыли и простили? Даже не надейтесь. Все помним.
— Проклятые ватники… — закусила губу Анна Степановка, не сдержав тяжелых, горьких слез. — Неужели трудно понять, что так было надо? Что мы создавали собственную идентичность? Отрывались от проклятой России…
— Зачем? — глухо спросил физик. — Зачем вам было отрываться от России? Какой сволочи это понадобилось? Для чего вы создавали не существующую псевдоисторию? Зачем растили детей нацистами? Зачем вырастили из них бесноватых убийц? Из-за этого имперцам пришлось их перебить, потому что иначе эту нелюдь было не остановить!
— Да, перебили… — опустила голову учительница обществоведения. — Лучших, которых мы так пестовали… Они наконец-то выросли и вошли в силу, мечта о великой Украине была готова исполниться… И исполнилась бы, если бы ей не мешали проклятые ватники… А теперь? По всей Украине едва треть молодых мужчин осталась… А они всего лишь хотели, чтобы их страна была превыше всего! Чтобы никто не заставлял их притворяться русскими!
— И ради этого им понадобилось убивать детей и женщин Донбасса?
— Да, даунбасяне и лугандонцы сами виноваты! Надо было принимать ценности новой Украины и идти в ногу, вместе со всеми, а они вцепились в свой поганый русский язык и свою поганую русскость! А раз не захотели становиться украинцами в полной мере, то должны были принять последствия! Но нет, они, паскуды, вишь ли, были слишком гордые! Должны были склонить головы, выдать зачинщиков и вытерпеть наказние, если уж не могли смириться! Молча! А они воевать затеяли! Сепаратисты поганые! Твари! И нас потом еще смели обвинять, что мы, мол, их баб и щенков давим! А так и надо, раз посмели не принимать украинство! Мы бы их раздавили, но прилетели… эти… А теперь даже слова поперек не скажи… Меня… Меня…
— Что? — подался вперед Семен Георгиевич.
— В черный список внесли… — зарыдала уже в голос Анна Степановна. — Вчера попыталась сходить через телепорт в Тернополь, к сестре… Не позволили… Сказали, что для людей из черного списка это запрещено… Я в канцелярию пошла, узнать, что ж я такого страшного сделала… А там…
Она буквально завыла от обиды и отчаяния, вспоминая, с каким презрением и даже брезгливостью говорил с ней имперский инспектор. Как выяснилось, ее давно стертые посты 2014-го года где-то сохранились, и учительнице обществоведения их предъявили. И тот, где она среди других радовалась жареным колорадам в Одессе.
Учителя смотрели на свидомую коллегу с не меньшей брезгливостью, чем имперцы, они знали, что она сволочь, но не подозревали, что настолько. Радоваться страшной гибели людей в огне? Людей, которые всего лишь не принимали гнусную идею украинства? Оправдывать жестокое убийство женщины и ребенка? Смеяться над умирающей, истекающей кровью женщиной? Это кем надо быть? По меньшей мере, чудовищем в человечьем обличье. Леночка Ивановна не выдержала и высказала Анне Степановне все это в лицо. Та молча выслушала, не вытирая слез, затем глухо сказала:
— Чудовищем, говорите? А вы, будто, не радовались, когда имперцы перебили молодых ребят, вся вина которых была в том, что они любили свою страну и свой язык. Да, они убивали врагов, но так и надо! Так чем же вы отличаетесь от меня?
— Всем, — ответил Семен Георгиевич. — Мы радовались избавлению от власти нацистов, а не гибели конкретных людей. Вы же именно чудовище, вы смеялись над смертью матери с ребенком, которые ни вам, ни вашей Украине ничего плохого не сделали.
— А, что с вами, ватниками погаными, говорить! — обреченно махнула рукой Анна Степановна. — Вам не понять величия идеи украинства…
— Удивляюсь, что вы еще здесь работаете, — уронила Леночка Ивановна. — С такими-то взглядами.
— Уже нет, — заставил всех вздрогнуть холодный голос незаметно появившегося в учительской директора школы, имперца, совсем еще молодого смуглого парня на вид, хотя на самом деле ему перевалило за двести.
— Добрый день, Франсуа Игоревич! — поздоровались учителя. — Она уволена?
— Да, — коротко ответил директор. — Сегодняшний демарш переполнил чашу терпения. Анна Степановна, все базовые права имперского гражданина остаются при вас. То есть бесплатные жилье, еда, одежда, медицина и бытовые принадлежности. Однако работы вы больше никогда и нигде не найдете. А если еще раз позволите себе подобный сегодняшнему монолог, то будете сосланы на Саулу, на отдельный северный остров, куда ссылаются исключительно свидомые сволочи. Хотите дожить вашу жизнь спокойно? Сидите дома молча. Вам, надеюсь, все ясно?
— Да… — прошелестела женщина, встала, собралась и покинула учительскую.
— Слава Всевышнему! — выдохнула Нина Васильевна. — Вы не представляете, Франсуа Игоревич, как она нам надоела своими высказываниями!
— К сожалению, такие не меняются, — тяжело вздохнул директор. — Главное, их вовремя отслеживать и нейтрализовывать. Пока не нагадили. На Украине их много. В нашей реальности было меньше, война их хорошо повыбила, но и то до сороковых годов бандеровщину вычищали. Здесь дольше будет. Главное, не позволять им влиять на молодежь. Детей мы постепенно перевоспитаем. А вот взрослых уже нет, они все равно, что им не дай, будут держать фигу в кармане. Но справимся, хоть и нелегко будет. Ладно, оставим эту тему. Я вот о чем хотел с вами поговорить, товарищи.