Это не любовь
Шрифт:
– Анечка из деканата звонила. Говорит, Роман Викторович там рвёт и мечет... и вас, Александр Дмитриевич, к себе срочно требует. Что ж случилось-то…
Анварес равнодушно пожал плечами. Ну что могло случиться? Впервые, что ли, Волобуев выходит из себя? Да он спокойным реже бывает. Что сразу панику устраивать?
107
Анварес встретил Юлю на лестнице, совсем неожиданно. И как назло поговорить толком не мог – Волобуев ждал.
Он понимал, что она обиделась. Однако она вела себя совсем
Тут же на него как будто взирала совсем чужая девушка, холодно, бесстрастно, отчуждённо. Девушка с лицом-маской.
Обида обиде рознь, конечно, но он никак не ожидал, что его Юля может быть вот такой. Он уверен был, что она и захочет – не сможет ничего изобразить, просто потому что не умеет притворяться. Она же всегда сама непосредственность. А тут... Анварес даже растерялся.
Однако добило другое. Возмущённое шипение:
– Что вы себе позволяете?! Уберите руки!
Анварес отшатнулся, точно его водой ледяной окатило…
В деканате его, видно, поджидали.
Анечка, едва Анварес возник на пороге, тотчас изменилась в лице. Вместо привычной приветливой улыбки на мгновение проступило странное выражение. Недоумённо-неприязненное. Но затем она отвела взгляд и больше уж на него не смотрела.
– Роман Викторович, – залопотала в трубку, – к вам Александр Дмитриевич. Да, сейчас. – И уже ему сухо: – Входите.
Волобуев сидел, откинувшись в кресле, но поза эта, вроде и вальяжная, выдавала напряжение.
На приветствие Анвареса он не ответил, молча указал, куда сесть. Молча смотрел, как Анварес пересёк кабинет, отодвинул стул, присел, сложив руки перед собой. Молча, небрежным жестом подтолкнул ему какую-то бумагу. Лист скользнул по полированной столешнице, остановился прямо перед ним.
Анварес взглянул на декана вопросительно. Тот смотрел куда-то поверх него. Тяжёлое лицо ещё больше, чем обычно, набрякло и потемнело от гнева.
Анварес без лишних слов взял бумагу. Прочёл первые строки и почувствовал, как вдоль позвоночника заструился липкий холодок.
«…считаю своим долгом сообщить, что старший преподаватель кафедры зарубежной филологии, кандидат филологических наук Анварес А.Д. состоит в интимной связи со студенткой группы 205 факультета английского языка Аксёновой Ю.
Пользуясь должностным положением, Анварес А.Д. принудил Аксёнову Ю. к действиям сексуального характера в обмен на помощь в решении проблем с учёбой…».
Строки перед глазами плясали и расплывались. А мозг и вовсе отказывался воспринять увиденное. Сквозь оцепенение прорвался Волобуев коротким и зычным:
– Ну?! Поясни-ка мне это.
Анварес смотрел перед собой невидящим взором и не знал, что сказать. Оправдываться, что кое-что здесь не совсем так? Ну это совсем уж унизительно.
– Молчишь? Значит, это правда? Ты с ней, с этой Аксёновой действительно…?
Он
– Твою ж мать! Вот же мерзость! Теперь я понимаю, почему ты тогда просил за неё. И я ведь чуял, что здесь что-то не то…
Анварес молчал. Возникло ощущение, что это какая-то дикая фантасмагория.
– Тебе что, не с кем было потр***ться? Или захотелось острых ощущений? Ну так теперь я тебе острые ощущения гарантирую! С лихвой!
Волобуев вопил, не умолкая, и время от времени бил по столу рукой. Слова его слились в сплошной рокочущий гул.
– Уж от кого угодно я мог ожидать такой пакости, но только не от тебя. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Ты не просто сам осрамился и себя под монастырь подвёл, ты всех нас подставил! Грязный скандал накануне государственной аккредитации!
Волобуев то срывался на ор, пересыпая фразы крепкими ругательствами, то угрожающе шипел и прочил Анваресу не только служебное расследование, но и скамью подсудимых, ибо одно дело – нарушить внутренний устав и совсем другое – преступить закон.
– Как хочешь уговаривай эту девку, чтоб молчала. Потому что вот это вот, – Волобуев потряс бумажкой, – не просто крах твоей карьеры, об этом я даже уже молчу. Это уголовная статья! Точнее, даже три статьи. 292-я «Служебный подлог», 285-я «Злоупотребление должностными полномочиями» и 133-я «Понуждение к действиям сексуального характера». А это реальный тюремный срок, чтоб ты знал. И не маленький! Если она с этой своей писулькой пойдёт в прокуратуру…
Она…? Анваресу казалось, что жизнь ускользает из него, унося все краски, звуки, ощущения, и он превращается в каменное изваяние. Осознать умом происходящее никак не получалось.
– Это она… написала? – глухо спросил он. Слова дались с трудом.
– Сигнал анонимный, если ты об этом. Поступил буквально полчаса назад. Я не знаю, она это написала или кто другой. Пока это анонимка, разбираться будем на месте. Но если этим займётся следственный комитет, а такими делами именно они и занимаются, то тебе хана. Ты не просто больше никогда не сможешь работать преподавателем, ты сядешь. И все газеты будут об этом трубить. Так что думай, кто мог это накатать, кто знает про эти ваши… тьфу... Анонимки прокуратура, конечно, не рассматривает, но где уверенность, что наш аноним не пойдёт дальше и не вскроется ради такого дела? Раз, тем более, это правда.
Волобуев мурыжил его ещё час, не меньше, потом, устав, бросил:
– Всё, ступай отсюда. От работы на время проведения служебного расследования, ты отстранён.
Анварес тяжело поднялся и вышел из кабинета на негнущихся ногах. Словно сомнамбула прошёл вдоль коридора, свернул на лестницу, спустился в холл.
По пути ему встречались студенты и коллеги, с ним здоровались, но он не отвечал. Некоторые пытались что-то спросить или завязать разговор, но он с безучастным лицом проходил мимо, никак не реагируя на слова. Ему удивлённо смотрели вслед или переглядывались между собой.