Это не я!
Шрифт:
Всю прошлую неделю Шарли твердила, что потребуется какое-то время, чтобы прийти в себя. А что, если, несмотря на случившееся в домике, несмотря на расторжение помолвки, несмотря на резкие обвинения и ссоры, окажется, что она по-прежнему любит Спенса?
Любит – и отчаянно хочет ему верить… Возможно ли, что она выполнит его просьбу?
«Если твоя любовь достаточно сильна, ты поверишь мне на слово», – сказал тогда Спенс.
Все возвращается на круги своя. Спенс хотел, чтобы она поверила в его невиновность. Но в таком случае должно было существовать
Закрыв глаза, Шарли вернулась мыслями в тот погожий весенний день, когда весь мир вокруг еще был полон света, любви и радостных ожиданий. Она отперла дверь – стоп, отперла ли? Ключ она достала – это точно, но была ли входная дверь заперта?
Хотя какая разница? Если бы Спенс опасался быть застигнутым врасплох, он ни за что бы не пришел в домик. Судя по всему, он чувствовал себя там в полной безопасности.
Шарли нахмурилась. Где-то в подсознании начала вырисовываться смутная картина, исчезнувшая прежде, чем она успела ее разглядеть.
Итак, она вошла в гостиную и увидела новую кожаную кушетку, затылок Спенса и рассыпавшиеся по его плечу роскошные волосы Венди…
Нет, и здесь не может быть никакой ошибки. Венди была в его объятиях, ибо, когда Спенс вскочил, она едва не соскользнула на пол.
Быть может, Венди именно на это и рассчитывала? Услышав приближающиеся шаги, она бросилась ему на шею…
Шарли покачала головой. Для того чтобы оправдать Спенса, она готова хвататься за любую соломинку.
У Венди просто не было времени, чтобы подстроить все это; кроме того, ничто не указывало на то, что Спенс помимо своей воли обнимал эту женщину. Да, он был потрясен, увидев Шарли; однако он явно уже некоторое время сидел на кушетке, нежно прижимая к себе Венди.
И что он говорил ей? «Венди, дальше так продолжаться не может» – что-то в таком духе. Нет, судя по всему, Спенс прекрасно сознавал, в чем дело. Он не спорил со своей отвергнутой любовницей – его слово должно было стать для нее законом.
Правда, по голосу Спенса не чувствовалось, что он отдает приказание. Наоборот, голос его был пронизан болью, точно Спенс шел на мучительную жертву.
Но если он любит Венди… Головная боль стала невыносимой. Шарли приказала себе остановиться.
Откинувшись на подушку, она вынуждена была признать: никакие логические выкладки не способны что-либо изменить. Можно продолжать спорить с собой и дальше; разум будет говорить одно, сердце – другое. И все дело в том, что ей хочется верить голосу сердца.
«Потому что я, несмотря ни на что, люблю Спенса, – подумала Шарли. – Что бы ни было у них с Венди, я его люблю».
Пронзенная острой болью, она застонала. Спенс, вскочив с кресла, пощупал ей лоб.
– Температуры у тебя, похоже, нет, – сказал он. – Апельсинового сока не осталось?
Кивнув, Шарли приподнялась, и у нее тотчас же закружилась голова. Спенс, вернувшись, подложил ей под спину подушку.
Он добавил в стакан снега, и холодный
Сама она, кажется, потеряла всякую способность рассуждать. Огорченная этим открытием, Шарли неожиданно для себя вдруг произнесла вслух:
– Я хочу верить тебе. Но как?
Ей показалось, что Спенс не намерен отвечать.
– Шарли, я ничем не могу тебе помочь, – сурово произнес он. – Или ты мне веришь, или нет. Допила сок?
– Нет еще. – Она стиснула стакан так, словно боялась, что Спенс вырвет его у нее из руки. – Спенс, пожалуйста, объясни мне, что произошло!
Спенс стиснул зубы.
– Поверь, лучше от этого не будет. А вот хуже станет.
Шарли прикусила губу, пытаясь совладать со слезами.
– Мне становится плохо, когда ты так со мной говоришь. Твои слова звучат обстоятельно и убедительно, Спенс Гринфилд, но для меня в них смысла не больше, чем если бы ты говорил по-марсиански.
– Я понимаю, ты никак не можешь взять в толк, почему я молчу, – сказал Спенс, забирая у Шарли стакан.
– Ты ничего не понимаешь, – покачала она головой. – Твое молчание мерзко… оскорбительно!
Он побледнел.
– Поверь, Шарли, я хочу сделать как лучше.
– А что лучше, что хуже, определяешь ты сам? Я лишена права голоса?
– Не могу же я сказать тебе правду, а потом забрать свои слова назад и заменить их ложью.
– Никакая правда не может быть горше того, что есть сейчас!
– Может. И после того, как правда откроется, ее уже никак нельзя будет отправить обратно в небытие!
Безошибочно уловив в голосе Спенса боль, Шарли почувствовала, как у нее подкатил комок к горлу.
Спенс нарушил молчание не сразу.
– Шарли, нам надо понять: ничто не заделает возникшую между нами трещину. Ты не можешь поверить мне, а я… я не смогу любить женщину, оскорбившую меня подозрением. Так зачем причинять друг другу боль? Давай расстанемся по-хорошему. Забудем все и поставим точку.
Шарли помотала головой, но жест этот выражал не столько недоверие, сколько безнадежность. Все кончено, Спенс совершенно прав. Надо с достоинством уйти. Только это ей и остается.
– Мы уже совершили массу ошибок, – тихо произнес Спенс. – К чему еще одна?
Шарли пришлось дважды откашляться, прежде чем она смогла говорить, и все равно голос ее был едва слышен.
– По-моему, теперь это уже неважно.
Тешить себя надеждой, что все образуется – после той боли, что они причинили друг другу, – так же глупо, как верить, что все подстроила Шарлотта, желающая оставить ее при себе.
– Вот именно. – Потрепав ее по руке, Спенс понес стакан на кухню.
Шарли осталась сидеть неподвижно, уставившись на свою руку. Каждая клеточка, к которой прикоснулись пальцы Спенса, дрожала, словно обожженная электрическим разрядом. Шарли была уверена, что этим движением он хотел подбодрить ее, но только ей почему-то стало невыносимо грустно.