Это несерьёзно

Вечная Ольга

Все длится мгновение: Марк резко поднимает руки и бьет по моим ушам. Одновременно.

Голова взрывается. Следом пронзает такой адской болью, словно он не ладонями хлопнул, а спицу в ухо вогнал, разом пробив обе перепонки.

Швыряет в пекло и топит.

Я слышу шум воды и оглушающий звон, словно я каким-то образом оказалась внутри колокола. Изо всех сил зажмуриваюсь и теряюсь. Зажимаю уши. Падаю на корточки. Тону в отчаянии.

Сквозь боль прорывается мысль: «Еще секунда, и он меня убьет. Просто убьет, и больше меня не будет».

Понимание

этого перекрывает панику.

Я делаю вдох и распахиваю глаза. Пялюсь на Марка, он что-то орет, а я не слышу. Ничего не слышу. Мои ладони влажные. Смотрю на них и вижу кровь.

Звон перекрывает все. Он становится моим миром.

Хватаю телефон и бегу. К входной двери, на лестничную площадку! Несусь и кричу что есть мочи, потому что хочу жить! Я кричу, но не слышу ни собственного голоса, ни шагов Марка за спиной. Поэтому, когда он хватает меня со спины, кажется, что это конец. Бьюсь в его руках, стучу ногами.

Он силой меня к себе разворачивает.

Его лицо другое. Гримаса ненависти больше не кривит черты. Марк в панике, на его глазах слезы. Он что-то говорит. По губам считываю, что молит о прощении.

Но я не слышу. Ничего не слышу.

Лишь оглушающий звон. И собственный, бьющий в набат пульс.

Глава 17

Из больницы меня должен забрать отец. Смутно помню последние два часа — дорогу на скорой, осмотр, ожидание. Бесконечное ожидание в кабинете, пока папа примчится с другого конца города. Детали перемешиваются, очередность путается. Все это время мне очень сильно больно. Катастрофически. Голова кружится, глаза режет. Слух — важная штука, оказывается.

Говорят, по-настоящему мы начинаем ценить, лишь потеряв. Я на собственном примере удостоверилась в правильности этих слов. Трогаю уши без остановки, а они… не работают.

Мир изменился резко, в один миг, с громким хлопком. Люди вокруг бегают, разговаривают, смеются. Я рядом с ними, но при этом будто в другой реальности. Ни фига не слышу. И кажется, будто они все ненастоящие, а сама реальность — фальшивая. Этот звон еще… словно пение из самого ада — нестерпимое, жуткое. Настоящий гимн беспомощности. Сквозь него пробиваются удары сердца, как громкие шаги в пустом зале. Так кровь бежит по сосудам. Это я тоже слышу, и оттого становится еще хуже.

Ни один реальный звук в моем мире более не существует. Телефон вибрирует и падает на плитку абсолютно тихо.

Поднимаю, вглядываюсь в экран — Демьян звонит. Его еще не хватало! Я злюсь. Сбрасываю. Пишу:

«Не могу говорить».

Ну где же папа?

Марк дежурит на улице. Я бы такси вызвала, но боюсь выходить одна.

Ощущаю себя по-другому. Мучительная непрекращающаяся боль и подогревающий ее страх, что теперь это моя новая реальность на веки вечные. Вытираю слезы.

Демьян, Дёма. Ну что ты, блин, звонишь-то снова и снова? Что тебе надо?! Сказать тебе правду, что ли?

Что оглохла в

двадцать шесть лет, возможно, стала инвалидом, потому что… вышла замуж не за того человека?

Игнорировала звоночки и красные флаги. Игнорировала как полная дура! Никому не рассказывала о том, как Марк испугал на парковке, как отчитывал, если поступала, на его взгляд, неправильно. Боже, когда я решила работать с тем писателем, муж орал как резаный. Почему я не ушла в тот же миг?! Почему, Господи?

Искала подходы, копалась в себе. Помнила, каким заботливым и нежным он бывает, и пыталась восстановить былые отношения.

Я даже своему психологу не рассказывала об этих ссорах. Для всех вокруг, в том числе для моих родителей, — Марк был идеален.

Я тру лицо, не давая картинке расплываться. Я жила, спала с мужчиной, который, возможно, навсегда лишил меня слуха. Одним быстрым, техничным ударом. Марк занимался борьбой, боксом, еще чем-то… Он спортивный. Я с ним спала. Спала. Спала с этим человеком. Как в таком признаться самому лучшему другу? Как сообщить, что я настолько жалкая?

Реву.

Колотит, хватаю ртом воздух. Я… так сильно верила мужу. Так сильно верила.

Закрываю глаза и молюсь: «Господи, спасибо, что я не родила от него ребеночка. Спасибо, Боже, что хватило ума повременить с этим».

Соленая вода печет кожу. В больнице я выпила два стакана воды залпом, но все еще ощущаю жажду. И боль в голове. Наверное, ее можно назвать бушующей.

Врач написал на листочке, что звон пройдет через несколько дней. Несколько дней… в этом аду.

«Ответь мне, пожалуйста».

Демьян. Запрещенный прием — волшебное слово. Слишком часто он начал им пользоваться.

Снова звонит. Сбрасываю.

«Мне неспокойно. Дай услышать твой голос».

«Я в больнице, позже», — пишу ему. Всхлипываю так горько, что дрожь по телу.

Люди оборачиваются, видимо, на мой всхлип, а я его не услышала. Ничего не услышала.

Кроме звона.

Врач написал еще, что в течение месяца слух должен вернуться. Вообще-то, пятьдесят на пятьдесят. Если этого не произойдет, то рассмотрим вариант с операцией. Пока рано делать выводы, все от моего организма зависит.

Волоски дыбом от ужаса и осознания реальности, в которой оказалась. Мой муж разорвал мне обе барабанные перепонки. Он так сильно разозлился, что решил сделать это со мной намеренно. Возможно, навсегда повредил мои уши.

Поднимаясь по лестнице, я вписалась в колонну, потому что просто-напросто не смогла сориентироваться в пространстве без слуха, хотя смотрела в оба.

Отец, увидев меня в слезах, с синяком на лбу, приходит в ярость. Марк к этому времени уже уехал. Он следовал за скорой и потом пытался помочь. Но я так крепко вцепилась в фельдшера, крупного мужчину, что тот сжалился и берег меня до самого кабинета врача.

Мы с папой пишем заявление в полицию, еще какие-то бумаги оформляем… толком не могу разобрать. Когда мир — это боль и звон, сложно ориентироваться.