Это ошибка?

Баскакова Нина

empty-line/>

– Мам, сидеть два часа и слушать глупую болтовню девчонок это выше моих сил. – он демонстративно закатил глаза. А какие фразы то напыщенные! Откуда только понабрался их. – Они про лак и косметику говорили, папа в телефоне играл. А мне было скучно. Только ради пирожного и можно было с ними идти. Но ты ведь и так мне его купишь, когда гулять пойдем.

– Куплю.

– Вот видишь. Поэтому с ними я больше не пойду гулять.

–

Допивай молоко и в кровать. Спать пора.

– Как же я хочу вырасти! – он вздохнул. – А то опять спать отправляют.

Не было ничего удивительного, что Настя и Лика нашли общий язык. Небольшая разница в возрасте, да и Лика всегда была папиной дочкой. Он для нее был авторитетом, в отличие от меня. Даже если он не прав, она встанет на его сторону. Получается детей мы разделим. Правильно ли было это? Не знаю. Но и неволить их было глупо. Они и так переживали по поводу развода.

Страшное это слово развод. За ним следуют перемены, одиночество, воспоминания о человеке, который поддерживал все это время, но почему-то отвернулся. Можно в голове прокручивать вечные вопросы, искать виноватых и думать, что делать дальше, но надо принять, что как прежде уже не будет. Я уже отпустила Гришу. Поняла, что у нас с ним разные дороги. Теперь оставалось понять, что прежней жизни уже не будет. Не будет семьи, как привыкла я ее себе представлять. Еще и Лика стремилась вылететь из-под моей опеки. Я знала, что это рано или поздно случится, но не была готова, что все произойдет так скоро.

Дети спят. Одиннадцать ночи. Сходила в душ. Дышать стало легче, словно я все проблемы смыла вместе с водой. Хоть и разговаривать вода со мной не хочет, зато грязь смывает хорошо, включая и моральную.

Гриша спал отвернувшись к стенке. Завтра он должен был идти на работу. Ночевать тоже не придет. А во вторник я уже перееду вместе с Ваней на съемную квартиру. Значит, нам еще предстояло спать вместе две ночи. Или эта и вовсе была последняя. Может он в понедельник у Насти останется. Ревную? Немного. Неприятно это. Раздражает. В мыслях вроде я понимала, что он свободный человек и может жить так, как считает нужным. Но в душе все равно ворочался огонек недовольства. Что бы там не говорили психологи, он был моим, а теперь стал чужой.

Я услышала, как он перевернулся. Я лежала на самом краю кровати к нему спиной. Не хотелось даже случайно прикасаться к нему. А ведь раньше часто обнимала его. Я не ожидала. Рывок и он повалил меня на спину. Сердце испуганно замерло. Его руки задирают мою ночную рубашку.

– Гриша! – возразить не удалось. Он зажал мне рот рукой.

– Не знал, что ты у меня шлюха. – прорычал он.

Никогда в жизни я не видела его таким злым и агрессивным. Я пыталась бороться, скинуть его с себя, скинуть его руки, которые лапали тело. Больно, неприятно. Я не хотела этого. Не ожидала. В комнате была тишина, которая почти не нарушалась тиканьем часов, его сопением и моим прерывистым дыханием. Тихая борьба, которая закончилась моим поражением. Это было грубое насилие. Он специально делал

мне больно. Я в какой-то момент отстранилась от всего происходящего. Словно это происходило не со мной. Ведь это не могло быть со мной. Это сон, неприятная сцена в книге, в фильме. Все что угодно, но не реальность. Потому что этого в реальности не могло быть.

Он вышел в последний момент пачкая мне ночную рубашку. Напоследок отвесил мне пощечину и ушел в ванную. Меня всю трясло. Рубашка, где было мокрое пятно, прилипала к телу. Я сдернула ее и кинула на пол. Взяла из шкафа первые попавшиеся вещи и ушла в ванную. Отмыться. Слезы. Похоже я плакала. Не знаю сколько часов я провела в ванной. Все случившиеся было слишком сильным потрясением. Кожа вся съезжались от воды. Я истратила половину бутылки с гелем для душа. По всему телу были отвратительные синяки от его пальцев. Хотелось проснуться. Открыть глаза и понять, что это сон. Страшный, неприятный, но сон. Такого ведь не может произойти в реальности? Не может. А если и происходит, то с другими.

Помню, что я зашла на кухню. Поставила чай. Нет, не из электрического чайника. Хотелось воды вскипяченной на газу. Поэтому пришлось поставить ковшик, в котором обычно варила кашу. Я чувствовала пустоту. Неприятную, пугающую пустоту и глупую детскую надежду, что все это сон. Три часа, четыре. Я ни о чем не думала. Просто сидела с кружкой горячего чая, и пила его, пока не затошнило от горечи на языке.

Уснула я за столом, положив голову на руки.

Меня разбудил будильник, что прозвенел в комнате. Хлопнула дверь в ванной. Гриша собирался на работу. Что я к нему испытывала? Разочарование. Не было ненависти или страха. Разочарование в нем, как в человеке. Теперь он для меня был слизняком, противным слизняком, от которого хотелось избавиться. Я все еще находилась в шоковом состоянии, но чувство гадливости, которое появилось стоило ему зайти на кухне, запомнилось мне на долго.

– Сегодня я уеду к маме. Во вторник мы с Ваней переедем на съемную квартиру. Куда Лику девать будешь?

– прошептала я. Голос пропал. Я с трудом могла говорить.

– К бабушке пусть едет. – ответил Гриша, окинув меня внимательным взглядом.

– С разбором вещей закончишь сам. Свои и Ванины я собрала. Надеюсь, квартиру удастся быстро продать.

– Я тоже на это надеюсь. Потом созвонимся по поводу детей. – спокойно сказал он, словно не было той отвратительной ночи.

Я только кивнула. У меня было желание, чтоб больше его вообще не видеть и не слышать, но я понимала, что это не получится. Нас связывали дети. Когда он ушел, я сдернула постельное белье и выкинула его. Пусть оно было недавно куплено, но видеть его я больше не могла. В помойку отправилась и ночная рубашка. Я легла прямо на матрас. Было плохо. Слезы стояли в глазах, но плакать я больше не могла.

– Привет, моя хорошая. Как вчера дошла? Не смог вчера тебе позвонить. Уснул. – раздался голос Антона в телефонной трубке.