Это происходит в Египте в наши дни

Аль-Куайид Мухаммед Юсуф

Врач продиктовал свой отчет на литературном арабском языке

После заседания, на котором мы не сумели прийти к решению, я долго обдумывал вопрос об американской помощи. Даже не мог уснуть. После мучительных размышлений пришел к выводу, что самым справедливым будет распределить продукты между беременными женщинами. Сделать это можно либо на основании регистрационных записей, имеющихся в больнице, либо проведя новое освидетельствование, которое подтвердит беременность. Эту мысль я высказал председателю деревенского совета, но сначала он воспринял ее без энтузиазма. Я разъяснил ему, что выбор женщин, ждущих ребенка, сам по себе символичен. Женщина родит, ребенок станет юношей, потом мужчиной, гражданином Египта. И когда-нибудь мать скажет ему: если бы не американская помощь, которую я получила в трудные дни беременности, у меня неминуемо развилось бы малокровие и я не смогла бы родить тебя таким крепким и здоровым. И в этом лучший залог прочной дружбы между египетским народом и благородным американским народом. Я спросил председателя совета, понимает ли он, что если эта мысль дойдет до слуха ответственных лиц, то вполне возможно, его наградят. А может быть, она дойдет и до американского народа, до самого президента Никсона,

кто знает! Тогда уж последствия может предвидеть один Аллах! Известно, что, воздействуя на честолюбие людей, легче всего подчинить их своей воле. Я напомнил председателю о пророчестве цыганки и о сне, который он недавно видел, — и то и другое подтверждало, что после визита Никсона жизнь его должна круто перемениться. Председатель тотчас же согласился, высказав лишь несколько второстепенных замечаний. Прежде всего о числе беременных. Официальная численность населения ад-Дахрийи двадцать тысяч душ. Женщин больше, чем мужчин. Это означает, что женщин по меньшей мере десять тысяч. А кто может знать, сколько среди них беременных? Может быть, все пять тысяч. Ведь мы в деревне и девяносто процентов ее жителей — бедняки. В такой отсталой среде человек обладает лишь одной свободой — произвести любое количество детей, какое ему заблагорассудится. Я успокоил председателя, сказав, что число беременных не так уж и велико. Он предложил установить такой порядок, чтобы первыми помощь получили женщины, беременность которых официально зарегистрирована в больничных документах. Если таких окажется много, то следует оказать предпочтение женщинам, находящимся на последних месяцах беременности. То есть начать с тех, которые дохаживают девятый месяц, потом восьмой и так далее, насколько хватит продуктов. Если же больничные списки будут исчерпаны, а продукты еще останутся, то следует произвести освидетельствование женщин, которые заявят о своей беременности, и на этом основании предоставить им помощь. Я забыл упомянуть, что впервые участвовал в решении вопроса, имеющего общественное значение. Со времени приезда в деревню основная моя работа заключалась в том, чтобы осматривать больных. Я согласился помочь председателю, потому что распределение помощи требовало участия специалиста. Обсудив план в общих чертах с председателем, я пошел в больницу и взял тетрадь регистрации будущих матерей, решив, что она должна храниться у меня как главный в настоящее время для всей деревни документ. Никто не должен знать заранее, кому будет, а кому не будет выдана помощь. Я спрятал тетрадь в надежном месте, у себя в спальне*. [* Врач не упомянул о том, что сразу же после разговора с председателем он внес в списки тысячи изменений: одни имена вычеркнул, другие добавил, переправил даты с более поздних на более ранние и наоборот. Работа по вписыванию и вычеркиванию могла бы продолжаться очень долго, если бы одна страница тетради от множества помарок и исправлений не разорвалась на самой середине. Врач пытался склеить страницу и порвал еще больше. Пришлось заводить новую тетрадь. Но на складе больницы нужной тетради не нашлось. Он отправил машину «скорой помощи», которая ни разу еще не использовалась для оказания помощи кому бы то ни было, на поиски тетради в другие деревенские учреждения. Тетрадь была доставлена. Врач заполнил ее, внеся в списки беременных исключительно представительниц тех семей, которые он посещал на дому, в частном порядке, и которые при родах пользовались услугами врача, а не старой деревенской повитухи.] Председатель деревенского совета удивился моему решению взять на себя распределение продуктов и обещал выразить мне письменную благодарность. По его словам, он впервые в жизни встретил врача, понимающего толк в административных делах**.

** Жители ад-Дахрийи до наших дней сохранили старинную веру в то, что сильные мира сего не лгут и что порок сей свойствен лишь людям низкого происхождения. Доктор принадлежит к благородному сословию, но половина слов его — ложь. Он говорит, что председателя удивил проявленный им энтузиазм. Но не поясняет, что взялся за дело с единственной целью — приблизить срок открытия частного врачебного кабинета. Закон со всей ясностью и определенностью запрещает сельским врачам заниматься частной практикой, они получают за это солидную ежемесячную компенсацию. Будущие родственники врача уже подыскали ему помещение, а он составил список необходимой мебели, которую родители невесты должны были преподнести ему в качестве задатка при заключении брачного контракта. Прибытие помощи врач воспринял как удобный случай показать жителям деревни, чего он стоит и какой властью обладает.

Всю следующую ночь я не спал, составляя списки беременных женщин в порядке очередности. Первыми записал дохаживающих девятый месяц с указанием точных дат ожидаемых родов, затем женщин на восьмом, на седьмом месяце и т. д. Во избежание малейшей несправедливости я старался соблюсти величайшую точность. Затем я переписал списки начисто, оставив место для женщин, не зарегистрированных в больничных документах. Проверил, как хранятся продукты на складе, соблюдены ли санитарные нормы. Поставил у склада охрану, чтобы не допустить воровства и не дать повода даже для слухов о недостаче продуктов. Слухи бывают часто опаснее самого воровства, они бросают тень на нашу деятельность и сводят на нет огромные усилия, которые мы прилагаем, служа родине в столь ответственный момент ее истории. Председатель деревни обсуждал со мной вопрос о возможном участии в процедуре раздачи продуктов одного из членов комитета АСС, деревенского совета или омды. С дружеской откровенностью я ему сказал, что их присутствие и ознакомление с подготовленными мною списками принесет больше вреда, чем пользы, поскольку они не сумеют по достоинству оценить мой научный подход к делу распределения продуктов. Председатель заметил, что он просто хотел придать церемонии более законный характер и преградить путь любым попыткам опротестовать наш образ действий или усомниться в наших справедливости и бескорыстии. Я дал ему понять, что смогу продолжить работу при условии, если будет составлен протокол, фиксирующий каждый мой шаг. Протокол должны подписать все те, чья подпись, по мнению председателя, имеет силу. Председатель согласился, что подписи собрать нетрудно. Я послал за глашатаем и велел ему обойти на закате все улицы деревни и объявить, что в отдел здравоохранения прибыла помощь, посланная человеком, преданным делу мира, болеющим за бедняков, американским президентом Никсоном; что огромные количества сухого молока, жира, сыру и прекрасной муки будут распределены среди беременных женщин, в первую очередь среди тех, которые зарегистрированы в больнице. Раздача продуктов начнется в десять часов утра. Каждый слышавший объявление

должен сообщить о нем неслышавшим.

В воскресенье 9 июня 1974 года с восьми часов утра в деревне творилось нечто невероятное. Я услышал гул голосов под окном своей виллы. Выглянул из окна и увидел людские толпы. Послал за санитаром, который, явившись, сообщил, что возле больницы также полно народу.

— Это все беременные?

— Нет, не только. Каждая беременная привела с собой мужа и детей.

Из слов санитара я понял, что собралась добрая половина деревни и мне следует действовать быстро и решительно, чтобы удержать толпу в рамках и не выпустить из рук контроля над положением. Я не знал, как быть. Восемь часов утра — время раннее. Если я выйду, не позавтракав и не выпив даже стакана чаю, у меня на целый день разболится голова. Все же я превозмог себя и вышел. При моем появлении толпа заволновалась. Я почувствовал, что все мускулы мои напряглись. Быстрым шагом прошел в свой кабинет, сел за письменный стол. Число собравшихся женщин, конечно, намного превышало и зарегистрированных, и незарегистрированных в больничных списках. И все они каким-то чудом были на последнем месяце. Мне пришла в голову смешная мысль, что все женщины ад-Дахрийи понесли прошедшей ночью специально ради получения помощи. Я призвал санитара.

— Все присутствующие из ад-Дахрийи?

— Разумеется.

— Из деревни ад-Дахрийя?

Санитар попросил разрешения объяснить мне ситуацию.

— Есть разница между деревенским советом ад-Дахрийи и деревней ад-Дахрийя. Деревенскому совету подчиняется как сама деревня, так и прилегающие к ней маленькие деревушки и хутора.

В замешательстве я спросил:

— Но ведь глашатай обходил только саму деревню, откуда же узнали все остальные?

— Времена нынче трудные, — улыбнулся санитар, — кусок хлеба дается нелегко. Ад-Дахрийя и все, что вокруг, — одна семья. Здесь много родственников, и в поле работают все вместе. Беднякам нужно быть заодно.

Я понял, что имею дело со странным переплетением человеческих отношений. Хотел было раздавать продукты только жителям деревни ад-Дахрийя, но секретарь отдела здравоохранения напомнил мне, что деревенский совет несет ответственность за все соседние деревни и хутора, и если исключить их жителей из раздачи, не имея на это точных инструкций от председателя совета, то последствия могут быть самыми неприятными. Председатель совета еще отсутствовал, а собравшиеся настойчиво требовали получения своей доли. Я приступил к раздаче. Поскольку толпа напирала и могла разнести мой кабинет в щепы, я позвонил омде, и он прислал мне четырех сторожей для наведения порядка. Легче всего выдать продукты тем, кто числился в моих списках. Списки — официальный документ. Но, кроме внесенных в списки, явилось множество других. Я был обязан проводить медицинское освидетельствование, но решил ограничиться наружным осмотром, ничего другого я в этой давке предпринять не мог. Единственным симптомом для меня служили размеры живота и характерное изменение черт лица. Вскоре после полудня пришел один из санитаров и прошептал мне на ухо:

— Вы неправильно выдали продукты одной крестьянке.

— Что это значит?

— Она не беременная.

— Как это возможно?! — воскликнул я.

— Очень просто. Мне сказал об этом один человек. Боюсь, что у вас могут быть неприятности. А там смотрите сами, но думаю, что промолчать было бы неправильно. Ведь и другие могут последовать ее примеру. А там, глядишь, кто-нибудь жалобу напишет. Тогда уж вас никто не защитит.

Санитар замолчал с таким видом, что больше ему сказать нечего. Но самое важное было то, чего он не сказал. Действительно, может быть, при раздаче были допущены и другие ошибки? Я взглянул через дверь кабинета на толпу ожидающих и почувствовал, что имею дело со странным, на все способным людом. Трудно было сразу на что-то решиться, и я продолжал раздачу. А спустя некоторое время решил раздачу прекратить и пойти домой к крестьянке, которой продукты были выданы неправильно, и забрать у нее то, что по праву принадлежало другим. Взяв с собой сторожа, санитара и служащего деревенского совета, я отправился в деревню. По дороге старался выяснить, как же это произошло. Полусонный сторож на мои вопросы ответствовал:

— А чего там! Бабенка мужа подговорила, и все тут.

Я не понял. Санитар разъяснил мне:

— Это все муж ее подстроил.

Продолжая не понимать, я чуть не закричал на него с досады. Тут вмешался служащий деревенского совета.

— Вы сами виноваты — объявили, что получат только беременные. Вот муж и придумал хитрость, чтоб выдать жену за беременную.

В узкой улочке мы разыскали дом. Дверь была открыта. Посреди двора стояла крестьянка без всяких признаков беременности. Вокруг нее трое детей, каждый держал в руках по куску сыра. Сторож, санитар и служащий совета разом протянули руки, чтобы отобрать полученное незаконным путем. Как говорят юристы, преступница была схвачена с поличным: тут же валялся сверток тряпья, перевязанный бечевкой. Секретарь совета приказал сторожу взять его в качестве вещественного доказательства. Сторож не сразу сообразил, что к чему, зато крестьянка моментально все поняла, опрометью кинулась к свертку и схватила его.

Троим мужчинам пришлось приложить немало сил, чтобы вырвать сверток из ее рук. Странно, что эта женщина, выглядевшая такой слабой, с явными признаками малокровия и недоедания, оказала столь упорное сопротивление. Все же мы с ней справились. Она боролась молча, а лишившись свертка, открыла рот, словно от удивления, и из груди ее вырвался какой-то странный звук, похожий на хрип. Сторож спросил ее, где муж. Женщина сказала, что не знает. Сторож угрожающе занес руку. Она поклялась Кораном и всеми святыми Аллаха, что муж ушел и не сказал куда. Когда мы вышли из дома, сторож осведомился у меня, не следовало ли предупредить ее, чтобы муж, как вернется, явился в контору. Но я решил, что лучше дождаться приезда председателя совета из Александрии и посоветоваться с ним. Возле дома собралась толпа любопытствующих узнать, что в действительности произошло, и сторожу, чтобы пробить нам дорогу, пришлось раздать немало пинков. В больнице я не стал возобновлять раздачу, решив пообедать и отдохнуть. Но народ не расходился, и сразу же после обеда я был вынужден вновь приступить к делу. Впервые в жизни мне пришлось нарушить привычный распорядок дня. Вообще-то я обязательно должен поспать после обеда. Не успел я начать работу, как в кабинет ворвался феллах среднего роста и дрожащим от возбуждения голосом крикнул:

— Ты зачем забрал продукты из дома?

Стоявший рядом крестьянин прошептал мне на ухо, что это тот самый феллах. Я уже забыл и думать об этой истории, посчитав ее одной из нелепостей, обычных в том странном мире, в который забросила меня судьба. Когда-нибудь в будущем я собирался рассказать ее в качестве анекдота друзьям в своем родном городе. Я ничего не ответил крестьянину. Председатель совета еще не приехал, а именно он должен был разобраться в обстоятельствах дела. Крестьянин еще больше повысил тон: