Это смертное тело
Шрифт:
— Во второй части курса мы используем настоящих младенцев, — сказала Моника Паттерсон-Хью и встала в сторонку, позволив будущим нянечкам поупражняться на кукле. — Мы снова выступаем за тряпочные пеленки. Нужно, чтобы дети вырастали в естественной обстановке. — Она посмотрела на Лекси. — Вы хотите поучиться, милая? Это очень популярный курс. Мы собираем девушек со всего Хэмпшира, когда они заканчивают школу. Вам нужно подумать над своей внешностью — с волосами надо что-то сделать, — но при умелом руководстве как в одежде, так и в общем уходе вы далеко пойдете. Если, конечно, заинтересуетесь.
Лекси без подсказки состроила кислую гримасу.
— Это не то, — объяснила она. — Это совсем другое. Лекси немного свихнулась, а я за нее отвечаю. Мне рассказали, что существует программа для девочек вроде Лекси. Кто-то должен взять таких девочек в руки, дать им пример, заинтересоваться ими, вести себя с ними как старшая сестра. Я, конечно, старшая сестра, но настоящая старшая сестра совсем не тот авторитет, к которому захочет прислушаться девочка, особенно такая, как Лекси. Она всегда создавала нам проблемы: плохие мальчики, алкогольные напитки и прочее. Разве захочет она прислушиваться к той, кого считает «противной богомольной коровой»? — Последние слова Мередит произнесла шепотом. — Я слышала о программе… — повторила она с надеждой. — Молодая дама из… кажется, из Уинчестера занимается с трудными девочками-подростками.
Моника Паттерсон-Хью нахмурилась. Потом покачала головой. Колледж такой программой не занимается. Она не знает никого, кто бы вел подобную программу. Девочки из группы риска… Обычно с ними занимаются в более раннем возрасте. Может, эта программа исходит из муниципалитета Нью-Фореста?
Лекси явно вжилась в свою роль: она рявкнула, что не хочет «иметь ничего общего с гребаным муниципалитетом», после чего вынула сигарету с явным намерением закурить прямо в аудитории. Моника Паттерсон-Хью пришла в ужас: «Девочка, ты не можешь…», на что Лекси сказала, что она, черт возьми, может делать все, что захочет, и где захочет. Мередит подумала, что Лекси переборщила, и торопливо вывела «младшую сестру» в коридор.
Как только они отошли подальше, Лекси захохотала:
— Вот здорово! Куда мы теперь? В следующем месте я поговорю о своем парне. Что ты об этом думаешь?
Мередит хотела сказать ей, что чуть меньше драмы будет правдоподобнее, но у Лекси было слишком мало развлечений, а их увеселительная поездка внесла в ее жизнь оживление и увела от помешанных на Библии родителей. В Линдхерсте, в администрации Нью-Фореста, представлявшей собой комплекс зданий под названием «Эпплтри-Корт», построенный в форме буквы U, они разыграли такой убедительный спектакль, что их немедленно направили к социальному работнику по имени Доминик Читерс, который принес им кофе и лимонное печенье с имбирем. Видно было, что он очень хочет помочь, и Мередит стало стыдно за то, что они лгут этому человеку.
Но и в здешней администрации им сказали, что программы для девочек из группы риска у них нет и уж точно нет программы, разработанной Джиной Диккенс из Уинчестера. Доминик так хотел оказаться полезным, что даже обзвонил «собственные источники». Но результат был прежним — ничего. Тогда он пошел еще дальше: позвонил в Управление образованием в Саутгемптоне и спросил, чем они могут помочь. К этому моменту Мередит поняла, что помочь они не могут ничем.
Приключение с Лекси Стринер отняло у нее чуть ли не весь день. Но Мередит решила, что с пользой провела время. Теперь у нее появилось настоящее доказательство того, что Джина Диккенс солгала о своей жизни в Нью-Форесте. А по личному опыту
Оставшись один, Гордон свистнул Тесс. Собака примчалась немедленно. Она с самого утра была на участке — сидела с северной стороны дома, в своем любимом тенистом месте под вьющейся гортензией. Тесс устроила себе там лежбище на земле, которая в самые жаркие летние дни оставалась сырой.
Гордон взял щетку, Тесс хитро улыбнулась и завиляла хвостом. Она вспрыгнула на стол с низкими ножками, стоявший там именно с этой целью. Гордон придвинул к столу табурет и стал вычесывать собаку, начиная с ушей. Ретриверу требовалось ежедневное вычесывание, и сейчас для этого наступил хороший момент.
Гордону хотелось закурить, но сигарет при нем не было, поэтому он отвлекал себя тем, что яростно вычесывал собаку. Он был весь зажат, с головы до ног, и ему необходимо было расслабиться. Он не знал, как этого добиться, и поэтому вычесывал и вычесывал собаку.
Они отошли от машины и направились к сараю. Джина, должно быть, удивилась зачем, но ей ни к чему было это знать, ведь Джина была нетронутой, словно лилия, выросшая на куче экскрементов, и Гордон хотел, чтобы это так и осталось. Поэтому он ничего ей не сказал, и она осталась стоять на дорожке с озадаченным видом, или испуганным, или озабоченным, или встревоженным, или какой там еще может быть вид у женщины, когда мужчина, которому она открыла свое сердце, похоже, находится во власти человека, способного навредить ему или им обоим.
Он все вычесывал и вычесывал собаку. Услышал, как взвизгнула Тесс, и понял, что действует слишком грубо. Гордон ослабил нажим и продолжил вычесывать собаку.
Итак, они вошли в сарай, а пока они туда шли, Гордон попытался создать видимость, что визит незнакомца связан с землей. Он показывал рукой по сторонам, и это развеселило визитера.
— Надо понимать, твоя девчонка уехала, — сказал он, когда они оказались в прохладном помещении сарая. — Но мне кажется, — он подмигнул и сделал грубый жест, намекающий на сексуальные отношения, — с этим у тебя затруднений нет. Она красивая девушка, лучше той, прежней. Отличные, крепкие бедра. Сильная. Та, другая, помельче будет.
— Чего вы хотите? — спросил Гордон. — Мне нужно работать, и Джине тоже, а вы загородили подъездную дорожку.
— Ай-ай, какие неудобства! Куда подевалась другая?
— Какая другая?
— Ты знаешь, парень, что я имею в виду. До меня дошли слухи, что кое-кто дал тебе отставку. Где другая? Колись, Гордон.
У него не оставалось выбора, и он сказал, что Джемайма по неизвестной причине уехала из Нью-Фореста без автомобиля и оставив все свои вещи. Если бы он не сказал этого, правда все равно вышла бы наружу.
— Просто так взяла и уехала? — спросил мужчина.
— Да.
— Почему? Может, ты ее плохо обрабатывал, Гордон? Такой здоровый парень, как ты, у которого все на месте?
— Я не знаю, почему она уехала.
Мужчина оглядел его. Снял очки и протер их специальной тряпочкой.
— Вот только не надо этого, — сказал он голосом, из которого исчезла прежняя игривость и остался только лед, как если бы кто-то вдруг приложил клинок к горячей коже. — Не делай из меня дурака. Мне не нравится, когда в разговорах всплывает твое имя. Слышать его мне неприятно. Ты по-прежнему хочешь сказать, что она уехала и ты не знаешь почему? Я этого не потерплю.