Это твоя жизнь
Шрифт:
— Ты с кем за столиком?
— Да с Пенни Вебстером, режиссером «Над чем смеетесь?». Ну, такая программа комедийных клипов на Четвертом канале. Его выдвинули на приз за лучшую комедийную викторину.
— А, конечно, я ее записал, только еще не смотрел. А я с Майком Меллором, его выдвинули на лучшего эстрадника.
— У него хоть шансы-то есть?
— Да говорят, или он, или Джимми Конвей. Конвей очень грамотно работает… по телевизору не выступает, абы где не играет. Это его здорово отличает от всех.
— Точно, газеты от него балдеют. Ты читал разворот в «Санди таймс»?
— Ага, хотя не уверен, что журналистка его правильно поняла.
— Так ты его видел на сцене?
— Видел как-то, довольно давно. Чертовски давно.
— Это который показывали пару лет назад в «Банановом кабаре» на Рождество?
— Ага, вроде он самый.
— Класс. Я тоже был на том концерте. То-то смотрю, лицо знакомое. Силен мужик, верно?
— Ну да, хотя… я его видел круче.
— Где это?
— В Нью-Йорке, шоу «Поймай восходящую звезду». У него там весь зал лежал.
Соревнование лжецов началось, победит самый бесстыжий лжец. Ну ладно, второй после самого бесстыжего — того, кто сидел на унитазе, задрав ноги, чтобы его не опознали по ботинкам и брюкам, хотя они такие же черные, как у всех остальных. Если эти два позера сумели убедить себя в том, что видели меня на сцене, может, и другие повсюду расписывают, как я хорош? А может, и члены жюри, присуждая награду, не сумеют признаться друг другу, что узнали о моем существовании из газет? Все, блефуя, примкнут к партии Джимми Конвея, чтобы, не дай бог, не отстать от жизни? Пару лет назад ко мне в книжном магазине подошли и предложили поучаствовать в опросе о литературе. Когда меня попросили назвать роман века, я задумался, чтобы скрыть панику, а потом торжественно объявил: «Улисс» Джеймса Джойса. Я же первой страницы этого хренова «Улисса» не одолел, а вот показалось, что так и надо ответить умной девушке в очках. А «Улисс» потом и в самом деле возглавил список. Неужто все опрошенные блефовали, как я?
Я высидел в кабинке еще несколько минут, но толку чуть. Я не спустил в унитаз свои тревоги. У меня был запор страха. Я нервничал не только из-за номинации. Добивала самоуверенность всех этих красавцев вокруг меня. Я как рыба без воды, думал я. Хуже: рыба, которую вытащили из воды в надежде, что она будет играть центральным нападающим за «Манчестер Юнайтед» на глазах у шестидесяти тысяч болельщиков. Н-да… может, это и есть зачин легендарного рыбного номера? Вряд ли…
Я отпер дверь кабинки и смекнул, что для виду надо спустить воду. А якобы воспользовавшись туалетом, я был обязан вымыть руки. Когда я это сделал, человек с самой неблагодарной работой в мире подал мне полотенце.
— Спасибо, большое спасибо.
— Пожалуйста, — с заученной вежливостью сказал он, шагнув обратно, к стопке чистых полотенец.
Руки я вытирал гораздо дольше, чем требовалось, с демонстративной тщательностью — в надежде, что он почувствует, что его труд хоть немного ценят. «Знаешь, — скажет он жене вечером, — одному человеку сегодня в самом деле понравилось полотенце, которое я ему подал. Он постарался стереть с рук каждую каплю воды, вот ради таких моментов я и работаю».
При этой мысли мне даже захотелось расстегнуть рубашку и пройтись полотенцем под мышками, но я решил, что это будет уже чересчур, поэтому просто еще разок протер кисти и запястья.
И тут мой взгляд упал на тарелочку с монетками рядом с мыльницей. Сначала я решил, что у них такое роскошное заведение, что повсюду лежат тарелочки с дармовыми деньгами, вроде бесплатных конфет, пригоршни мелочи, чтобы человек при желании мог прихватить пару-тройку фунтов. Потом понял, что мужику с полотенцами полагаются чаевые. Монетки в тарелочке были в основном фунтовые, пара полуфунтовых засунута ниже остальных — чтобы стыдно было давать такую ничтожную сумму. «Чаевые? — подумал я, пораженный. — За то, что мне подали полотенце?»
Я никогда не считал себя особым скупердяем, но просто не мог не чувствовать, что фунт — многовато за то, что тебе протянули портянку. В магазине «Господин Один Фунт» на фунт можно
Если теперь на моих ладонях и была влага, то потому, что я весь вспотел, лихорадочно соображая, как же быть. Я живо понял, что вариантов нет, кроме как увеличить сортирному магнату гору золотых, которые он вымогает у глупеньких знаменитостей. Нет-нет, стоп! Надо выкинуть из головы эту дешевую скаредность. А вдруг эти крохи помогают бедняге содержать жену и свояченицу-инвалида? Что это я, пожалел стоимость полкружки светлого пива? Вручив малиновому старикану использованное полотенце, я с уверенной улыбкой полез в карман и вытащил единственную монету. Блин. Двухфунтовая. Два фунта. Целое состояние! В магазине «Господин Один Фунт» в Сифорде на это можно купить… все что угодно, причем два раза.
— Гм, извините, у меня нет мелочи.
— Простите, сэр?
Черт, он меня вынудил повторить.
— Мелочи нет у меня, понимаете, за полотенце заплатить. Извините.
— Полотенца бесплатные, сэр. А чаевые на ваше усмотрение, сэр.
— Вот я и говорю, жаль, что так вышло, с чаевыми то есть. У меня только двухфунтовая монета.
— Прекрасно, сэр.
О-о-х! Зачем я так сказал?! «Двухфунтовая монета», как будто речь идет о пятифунтовой банкноте или золотой карточке «Американ Экспресс». Во время нашей беседы другой удовлетворенный клиент взял полотенце, наскоро вытер руки и небрежно швырнул в тарелку фунтовую монету, да ловко так, как Майкл Джордан забрасывает мяч.
— А что, если я положу мою двухфунтовую монету в тарелку и возьму фунт сдачи?
— Простите, сэр?
— Я просто подумал, раз уж два фунта многовато, я вам положу двухфунтовую монету, а возьму одну фунтовую, и вам останется фунт. Это ведь тоже немало, в конце концов.
— Благодарю вас, сэр. Премного обязан.
Вау, классно это я! Джеймс-бондовский ход, в городе новый игрок суперлиги! Изысканность, небрежная недосказанная щедрость, этакое je ne sais quoi [45] — некоторые из нас с этим просто рождаются. Наш разговор слышал мужчина у писсуара. Он посмотрел, как я беру с тарелочки сдачу, потом опустил глаза на отросток в своей руке и перевел взгляд снова на меня, словно между мной и этой штукой нет зримых различий. Направляясь к дверям на выход, я сказал себе, что мог бы решить проблему чаевых с большим достоинством и самообладанием. Торопясь выйти, я поздновато сообразил, что дверь открывается вовнутрь, и ударился головой о деревянную обшивку. Поняв свой промах, я потянул ручку на себя, одновременно одарив слабой страдальческой улыбкой подавальщика полотенец, который отвел глаза в сторону, едва наши взгляды встретились. Что ж, все началось с того, что я захотел, чтобы он почувствовал себя лучше. После встречи с таким полным лохом, как я, он должен быть вечно благодарен судьбе за то, каков он есть.
45
Не знаю что (фр.).
По пути назад я хотел было взять еще пива в баре, но решил не платить, а перейти на дармовое вино. Надо сократить потребление жидкости. Мало того, что пришлось отстегнуть три пятнадцать за кружку пива, так еще платишь фунт за право все это слить с другого конца. Собираясь сюда, я думал, что меня позвали только для мебели и шансов получить награду просто ноль. Поэтому никакой речи на случай вручения награды не готовил и не обращал внимания на то, сколько пью. Я старался убедить себя в этом даже после подслушанного в туалете разговора. Но когда пошел наполнить бокал, случилось странное. Я поставил бутылку на место и перешел на воду. На всякий, сказал я себе. На всякий.