Это вечное стихотворенье...

Соколов Владимир Н.

«Россия средней полосы…»

Россия средней полосы… Туман лугов и запах прелый Копны, промокшей от росы. И карий глаз ромашки белой. И тропка узкая в кусты, В орешник уведет. А выйдешь, Такую сразу даль увидишь, Что встанешь, замирая, ты. Бескрайняя какая воля! Блестит изгиб Тверцы-реки. С размаху вширь простерлось поле, В нем тонут леса островки. Сужается, летит шоссе… Стоишь. И словно шире плечи. И крепче дух от этой встречи С землей во всей ее красе. А возле, на кусту в росе, Как часики, стучит кузнечик. Стояли цитрусы стеной, Стучали в крепкие ладошки, Но

все всплывал передо мной Непризнанный цветок картошки… 1957

«Пишу поэму…»

Пишу поэму. Длятся дни, Мелькают годы. Пишу ее в кругу родни, В кругу природы. Пишу ее в кругу кругов, В кругу квадратов. В кругу друзей, В кругу врагов Себя не спрятав. Пишу во сне и наяву, В пути, в полете. Она о том, Что я живу, Что вы живете. Что снег бывает в темноте Белей, чем в свете. Что есть у нас заботы те, Но есть и эти. Пишу поэму, Как дышу, Пишу на тему И не на тему. Но пишу. Пишу поэму. 1957

Хлеб

Сорок второй. Поземка. Стужа. До города верста. Теплушка наша Чуть похуже Вагона для скота. Но лишь в пути узнав, Как дорог Ее худой уют, Закоченев, Приходим в город, Там, слышно, хлеб дают. В ларьке, По окна заметенном, Пимов о доски стук. — Откуда, хлопцы? — С эшелона. — И чей-то голос вдруг: — Ребят вперед пустите, братцы! Пусть первыми возьмут. Я слышал, Это ленинградцы. Ишь как мальчонка худ. А нас Брала уже усталость, Все вымерзло в груди. И очередь Заволновалась: — Ребята, проходи!.. — Да вы бы сразу попросили. — А сам-то, чай, ослеп? — Так было тесно в магазине, Так был он близко, хлеб. А продавщица обмахнула Прилавок: — Ну так что ж? — И вот уж в воду обмакнула Большой и добрый нож. Угрюмы нары эшелона. Буханки горячи. А мы молчали, Сжав талоны. Мы были москвичи. Был зябок Жалкий мой нарядец. С ларька срывало жесть. — Нет, — я сказал, — Не ленинградец. — А как хотелось есть. 1957

«Ничего, что вымокла дорога…»

Ничего, что вымокла дорога, Что друзья забыли обо мне, Что луна задумчиво и строго На меня глядит, застыв в окне. Это правда. В рощах листья тают, Сыплет дождь на поздние стога. День уже заметно убывает. Каждая минута дорога. 1957

«Я люблю тебя — я думаю…»

Я люблю тебя — я думаю, Как устало перед сном Ты расчесываешь волосы В доме старом и пустом. Как стоишь ты возле зеркала, Глядя пристально в него. Что ты видишь в нем, серьезная, Кроме взгляда своего? Кроме взгляда, кроме облика, Кроме карты на стене, Кроме замершего дворика В незадернутом окне? Знаю старое гадание: Странно множащийся вид, Если пристальное зеркало Прямо в зеркало глядит. Там в глуби порою видится, Кто сужден твоей судьбе. Я люблю тебя — я думаю О тебе и о себе. 1957

«Как бы мне оторваться от жизни…»

Приятелю

Как бы мне оторваться от жизни, Деловые утратить права И зажить, как беспечные слизни, Как счастливые бабочки, а? Как бы мне оторваться от века И, освоившись в новой судьбе, Как бы мне потерять человека — Современного, злого — в себе? Чтобы жил я, веселый мужчина, Наподобье

безмыслых опят, Чтоб не лезла на ум чертовщина В час, когда современники спят. Чтобы воздухом сильного мая Не дышать на запрудах реки, Где вздымается ветер, снимая С лысых гор облаков парики. Где красиво кончаются сосны И телами их стелется гать, Как бы мне научиться от солнца Под мещанские лампы сбегать. И трепаться с тобой, за плечами Оставляя любой непокой, И чужими кормиться харчами, Человечек безоблачный мой. Чтобы жить, как беспечные слизни, Приживальщики трав и тесин. Как бы мне оторваться от жизни, Чтоб понять тебя, сукин ты сын? 1958

«Беззвучно дерево шумело…»

Беззвучно дерево шумело, Как застекленное окном, Я улыбался неумело, Едва расставшись с тихим сном. А ты глядела мне в глаза И, мысленно ломая руки, Шептала что-то о разлуке, О том, что дальше так нельзя. Что надо, надо наконец Прийти в себя, забыть о бреднях. Шептала ты из сил последних, Что я давно уж не юнец. А я сказал тебе: постой, Снег посредине лета выпал И все кусты собой засыпал, Такой веселый и густой. Летали бабочки, жуки. Ты прибежала в белой майке. И я играл с тобой в снежки На теплой солнечной лужайке. Я говорил. А ты была Такой, как будто бы разбила Хрусталь… А после ты ушла И больше к нам не приходила. А я не знал, что ты ко мне Вернуться больше не хотела. А за оградой, как во сне, Беззвучно дерево шумело. — Как необычно на земле И жить и петь… — О чем ты это? — Да ни о чем. О хрустале. О снеге посредине лета. 1958

«Спасибо, музыка, за то…»

Спасибо, музыка, за то, Что ты меня не оставляешь, Что ты лица не закрываешь, Себя не прячешь ни за что. Спасибо, музыка, за то, Что ты единственное чудо, Что ты душа, а не причуда, Что для кого-то ты ничто. Спасибо, музыка, за то, Чего и умным не подделать, За то спасибо, что никто Не знает, что с тобой поделать. 1957

«Когда смеются за спиной…»

Когда смеются за спиной, Мне кажется, что надо мной. Когда дурное говорят О ком-то ясного яснее, Потупив угнетенно взгляд, Я чувствую, что покраснею. А если тяжкий снег идет И никому в метель не выйти, Не прогуляться у ворот, Мне хочется сказать: простите. Но я хитрец. Я берегу Сознание того, что рядом На москворецком берегу Есть дом ее с крутым фасадом. Она, не потупляя взгляд, Когда метель недвижно ляжет, Придет ко мне и тихо скажет, Что я ни в чем не виноват. 1958

«Паровик. Гудок его глухой…»

Паровик. Гудок его глухой. Ночь. Платформа. Думы об одном. Снег мотался, тонкий и сухой, Железнодорожным полотном. Извивался в свете фонаря, Шел в порывах. Дрогнул паровик, Белый дым, волнуясь и паря, Снизу вверх окутал мост на миг. Мост был выгнут через полотно. Кто-то шел по этому мосту. Шел незримо в клубах дыма, но Сбоку луч вонзился в темноту. И на дым летучий, на ничто Пала человеческая тень. Тень людская: кепка и пальто. Дым качнулся, свет умчался в темь, Паровик прогрохал под мостом, Электричка встречная прошла. И исчезла в воздухе пустом Тень, что дымом поймана была. Я не знал, что делать мне с тоской О часах текучих… А кругом Снег метался, тонкий и сухой, Задыхался и бежал бегом. Только я запомнил не его. Свет, и дым, и чью-то тень навек. И не знал об этом ничего Тот, мостом прошедший человек. 1959