Этология стадных животных
Шрифт:
— Сиди прямо, не мешай коню.
Мой жеребчик вел себя так осторожно, так заботливо выискивал на скользкой тропе неровности, где можно зацепиться, что я, наверное, не смог бы пройти аккуратнее. А уж послушнее его не было, и не поверишь, что всего день назад он впервые узнал седло.
Киик поджидал, пока мы подъедем. Понимающе кивнул, когда ему крикнули, что я на мало объезженном коне, и ловко перехватил у меня поводья, успокоил жеребчика, придержал, когда я спрыгнул.
С интересом я осматривался на незнакомой зимовке. Все здесь было беднее: кошара — невелика, крыта соломой, загон для овец из камней и корявых жердей, жилище —
В землянке две женщины. Одна из них, судя по тому как прикрывала лицо, стягивая у рта зеленый платок, была молодая хозяйка. Киик недавно женился. Чувствуя, как она стесняется, мы не надоедали ей вниманием, за чаем говорили о своем. Киик тут же расстелил клеенку, принял от жены чайники, пиалы, сладости, все это расставил, угощал. Я уже привык, что за едой хозяйничает младший из мужчин, но на этот раз Манас сидел среди нас, а всю заботу взял на себя старший брат. Что ж, в гости приехали хозяева соседних зимовок да еще и московский гость, так что случай был особенный.
Между тем в углу, в казане, укрепленном над костром, варился барашек. Меня заинтересовало устройство очага. Угол землянки был сделан полусводом, переходившим в глиняную трубу, так что дым над костром не растекался по комнате, улетал в трубу. Уку пояснил мне, что раньше так было во всех домах.
Я заметил, как независимо и чуть насмешливо держал себя Киик. Он незлобливо, но уверенно отвечал на шутки гостей.
Рядом со мной сидели братья Саидовы и братья Мойдуновы. Мойдуновы, несмотря на молодость, вели себя смелее, свободнее. И глаза у них смотрели на мир спокойнее, добродушнее. Они родились и выросли в послевоенное время, достаток и уверенность в завтрашнем дне были для них обычными. Но мне как-то ближе были Саидовы — дети военного времени.
Даже различия во внешности можно было бы посчитать признаками времени: Саидовы невысокие, сухощавые, с костистыми лицами, ранние морщины пересекли щеки, в серых глазах светилась решимость. Мойдуновы — лоснящиеся; склонны рано полнеть, большие карие глаза смотрели на мир безмятежно.
Уку как-то рассказывал мне, как началась его трудовая жизнь. Шла война, отец погиб на фронте, а мать вынуждена была пасти отару. Она уходила в горы, оставив Уку заботиться о братишках. Когда совсем было невмоготу терпеть голод, Уку давал им попить соленой води. Это немного помогало. В 1944 году четырнадцатилетним мальчишкой Уку начал пасти, сменил мать. В пятьдесят втором женился, потом помог жениться братьям.
Директор совхоза в шутку рекомендовал мне Уку как «миллионера». Он и впрямь был богат по меркам здешнего неласкового края. Имел трех лошадей, свой дом, мотоцикл.
Правда, сам он почти безвылазно жил на зимовке и, как мне кажется, ни о чем не думал, кроме благополучия совхозной отары. Она была его кормилица, надежда и гордость.
Наверное, Уку не без ревности воспринимал хвастовство Кийка. Слишком быстро тот хотел и прославиться, и разбогатеть. А преимущества у него были лишь в молодости и грамотности. И все же чабаны желали соседу удачи. Появление таких соперников как-то оживило их быт. То в передовиках был один Уку, с ним и равняться никто не собирался, и вдруг появился Киик. Всем было интересно, как сложится у него работа.
Не
Как обычно, неторопливо, обдумывая каждое слово, Уку предложил мне пожить у Мойдуновых. Он даже не поскупился на доводы: интересно сравнить, как живут две отары, я смогу помочь Мойдуновым советом («ведь ты изучал овец в разных местах»). Киик стоял тут же и напористо, с шутками и обещаниями поддерживал.
Меня разбудили шаги: два громких, с хрустом, по каменистому полу, два приглушенных — по кошме. Что-то задумчивое было в этих шагах. Я открыл глаза. Киик ходил по землянке взад-вперед, ожидая, пока у Миры будет готов завтрак. Пора было и мне вылезать из спального мешка.
За чаем я спросил о причине озабоченности Кийка.
— Еще два барана умерли, — отвечал он.
К тому времени в отаре погиб уже десяток овец. Они лежали поодаль от землянки, привлекая воронов. Чабаны ждали приезда зоотехника, без подписи которого не приняли бы в совхозе акт на списание.
Несмотря на молодой азарт и гонор, дела у Мойдуновых в первый год работы складывались неважно. Зимовка была трудной, отара молода, что всегда затрудняет работу чабанов. Молодые овцы труднее сохраняют упитанность, плохо слушаются. Да и предстоящее ягнение вызывало у чабанов тревогу. Впрочем, у всех животных первые беременность и роды нередко проходят с осложнениями.
Днем, когда кормили отару в горах, мы с Манасом нашли еще одну погибшую овцу. Она неудачно упала так, что ноги попали на камень. Она так и умерла, лежа на боку, с приподнятыми на камень ногами, не имея сил подняться. Тащить ее вниз не было смысла. Я обещал Манасу замолвить перед зоотехником словечко и предложил вскрыть погибшее животное. Хотелось узнать его состояние, посчитать число эмбрионов. Манас не возражал, как и другие чабаны, он считал меня по специальности ветврачом. Каково же было мое изумление, когда у овцы оказались три эмбриона! Навряд ли истощенная мать смогла бы их доносить и тем более выкормить.
Во время чаевки мы заговорили о многоплодии овец. Насколько я знал биологию курдючных овец — это был редкий случай. Выведенные для жизни в горах и пустынях, курдючные овцы во всем были приспособлены к выживанию в самых суровых условиях, в том числе и рождением одного ягненка. Выкормить двух, тем более трех, было бы для матери непростой задачей. Это доказывали и специальные работы по сравнению плодовитости тонкорунных и курдючных овец.
Манас, поколебавшись, спросил, не говорил ли я со старшим братом о гибели овец. Ведь братья не зря пригласили меня пожить у них, рассчитывали на совет. Удивительную историю поведал мне Манас.
В ноябре один из зоотехников совхоза познакомил Кийка с чужим человеком. Тот привез в термосе препарат, который делал овец многоплодными. Что чужой человек не обманет, зоотехник подтверждал, и молодые ребята решили рискнуть.
Мне уже приходилось слышать о доморощенных лабораториях по изготовлению сыворотки крови жеребых кобыл. Такой препарат фабричного изготовления в семидесятые годы широко применялся в каракулеводстве, однако со все возрастающей осторожностью. Его рекомендовали вводить лишь взрослым, хорошо упитанным овцам, да и то в трудный год это мероприятие было связано с немалым риском. Вместо двух-трех ягнят можно было не получить ни одного да и мать потерять.