Этот дурак
Шрифт:
— Какие девочки с пивом, Аркаш. Вечеринка в универе будет, да нам ректор в жизнь не позволит устроить разврат под крышей его священной обители! — горячо произношу, глядя на поникшие лица. Уверена, Иван Федорович, каким бы приближенным к студентом человеком не был, подобное не разрешит. В конце концов, там ведут весь педсостав. Представляю себе Елисея Сергеевича в наряде психованного ученого или Наталью Семеновну в костюме супергероини из комиксов Марвел. Ага, как же.
Скорее небеса падут.
— …в любом случае наша Степашка
— Чего?! Да я буду самой красивой ведьмой на этом празднике, вот увидишь!
— Вампиршей, — хмыкнул Аркадий, двигая бровями, — как Кэтрин из «Дневников вампира».
— Господи, прекрати смотреть всякую муть, — буркнул Женя, отворачиваясь.
— Эй, она сексуальная!
Знать бы мне еще тогда, что крутые вампирши да сексуальные ведьмы не моя тема, купила бы костюмчиков на Ибее на три года вперед!
На психологии скучно, нудные речи о перипетиях личностного роста человека, очередные рамочные тесты, в которые тебя пытаются загнать. Никогда не понимала эту науку. Собственно, я ее и наукой-то не считаю. Даже химия с физикой не вызываю у меня такой зевоты, однако всем будущим учителям она попросту необходима. А после пары буду свободна как ветер, смогу выспаться и поддаться самокопанию в собственной квартире, познавая силу девичьих страданий.
Мечты о кровати с подушкой тормознула все та же преподавательница по психологии, она же в народе — психичка Анька Понедельник. Фамилия у нее такая — Понедельник.
— Злата, будьте добры сходить в подсобку и принести тряпку новую. — Голос Анны Александровны не терпящий возражений, с брезгливостью королевы выбрасывающую старую. Помыть что ли в туалете не судьба? Так и хочется послать подальше, заявив, что мое время истекло после окончания пары, но глядя в эти круглые линзы очков. За которыми глаза темные, вечно понимающие прячущиеся, молча, киваю, с надеждой глядя на Винтика со Шпунтиком.
Рыжие только руками разводят.
— Прости, у нас двойное свидание, — заявляют, а я горестно вздохнув, плетусь из кабинета в сторону лестницы, дабы спустится вниз и зайти в подсобку. По дороге вспоминаю, что нужно за ключом зайти к вахтеру, снова вздыхаю.
— Ключ вернешь на место! — рыкает Попов, нетрезвым взором оглядывая меня, будто сканирую.
— Я з-записивал! — пошатнулся, погрозив пальцем, да скрылся в своей коморке.
— Ага, главное сам вспомни, чего записал, — бурчу, вышагиваю в нужное место. В университете тихо вечером, занятия почти закончились. Редкие студенты, будущие магистры сейчас либо на консультациях, либо на пересдачах. Спускаюсь под лестницу, открывая замок со скрипом, оставляя ключ в двери, и вхожу внутрь помещения, пропахшего сыростью с пылью, рассматривая сваленные в кучу ведра, швабры, тряпки, старые парты да прочий хлам.
— Где-то в углу, тебя ждет старый лысый маньяк, — напеваю под нос,
— Эй! — возмущенно оборачиваюсь, глядя на металлическую преграду к свободе. — Кто там? Что за шутки такие?!
Если бы не глупое девичье приглушенное хихиканье, наверное, испугалась бы. Но судя по глумливому хохочу каких-то девиц, всего лишь глупая шутка.
— А ну откройте! — придаю голосу грозности, слыша в ответ фырканье.
— Не будешь лезть к Яну, Степанова! Поняла? — вопит Люська, а рядом ей вторит Дуська:
— Ясно, да?!
Вот что я понять должна? Что вы две чучундры? Так и без того ясно.
— Эй, кикиморы, выпустите отсюда! — стучу, но в ответ лишь издевательский смех получаю, осознавая, что меня тут походу на всю ночь закрыли. Вряд ли Попов в своем нетрезвом состоянии обо мне до утра вспомнит. Да утром тоже не факт.
— Вот блин, козы, — шиплю, роняя сумку на одну из старых парт, поднимая столп пыли, чихая.
— Тьфу, развели бардак, — ворчу, вытирая чистой тряпкой, будущее спальное место. Звонить куда-то бесполезно, в этом бункере космическая станция ловить не будет, что говорить про сеть. На меня грустно Е-шка интернетная смотрит, а фраза «нет сигнала», как бы намекает.
«Только экстренные вызовы»
Не звонить же в службу спасения из-за двух куриц, правда.
Усаживаюсь на парту, обнимая рюкзак, с грустью разглядывая унылый интерьер.
— Никому ты не нужна, панда, — произношу в пустоту, ощущая давление в груди да влагу на глазах. Обидно за себя, жуть просто. — Все бросили, одну-одинешеньку оставили. Никто Златоньку не спасет, умру тут в окружении тряпок с ведрами. Только через тысячу лет антропологи откопают мои бренные останки. Изучат, вывалят на всеобщее обозрение, со словами: «Сия особь человека разумного умерла вследствие стороннего вмешательства и обстоятельств, помешавших ей выбраться наружу из закрытой подсобки».
Идеально.
Уже почти воодушевилась тем, что однажды стану достоянием какого-нибудь крутого музея, как замок с той стороны снова лязгнул, заставляя вздрогнуть. На пороге показался ни кто иной, как Кришевский, мотающий связку ключей на указательном пальце, продев его в колечко.
Стоим, друг на друга пялимся. И я не понимаю, у меня уже бред пошел от обезвоживания или Ян действительно тут.
— Что, коала, — интересуется, вскидывая брови, — заперли, дабы никого не покусала?
Вот что за человек такой. Вся благодарность, любовь да голубы сдохли раньше, чем успела словами выразить свои чувства. Оставалось только надуть щеки, ворчливо отвечая на столь неоправданные обвинения в моей неадекватности.