Этот идеальный день
Шрифт:
– Целый день? – спросил Чип. – Правда?
– Верно, верно, – сказал Довер, вставая. Он подошел к стулу, где лежал зеленый комбинезон Чипа, поднял его и пощупал карманы.
– Здесь все? – спросил он.
– Да, – сказал Чип. – Включая несколько снимков, которые я хотел бы сохранить.
– Извини, ничего из того, с чем ты пришел, – сказал Довер. – Тоже правило, – он поднял с пола ботинки Чипа. – Каждый сначала чувствует себя немножко неуверенно. Ты будешь гордиться, что ты здесь, когда приобретешь правильный взгляд на вещи. Это обязанность.
– Я запомню, – сказал Чип.
В
Довер, улыбаясь, сказал:
– Если хочешь паплон, то это можно устроить. Девушка посмотрела на него.
– Драка, нет, – сказал Чип. – Я думаю, я так же достоин шелка, как все здесь.
– Достоин, – сказал Довер. – Достоин, Чип. Увидимся без десяти час, хорошо? – он направился к двери, перекинув через руку зеленый комбинезон и держа ботинки. Девушка заторопилась открыть перед ним дверь.
Чип спросил:
– Что случилось с Баззом?
Довер остановился и обернулся с видом сожаления.
– Его поймали в 015, – сказал он.
– И вылечили? Довер кивнул.
– Тоже правило? – спросил Чип. Довер снова кивнул, повернулся и вышел.
На обед были тонкие бифштексы, приготовленные в чуть приправленном специями коричневом соусе, маленькие коричневые луковицы, нарезанный ломтями желтый овощ, которого Чип не встречал на Свободе – «Тыква», сказал Веи, – и прозрачное красное вино, которое было не такое вкусное, как желтое вино накануне вечером. Они ели золотыми ножами и вилками с тарелок с широкой золотой каймой.
Веи, одетый в серый шелк, ел быстро, отрезая кусочки от бифштекса, поднося их на вилке к своему окруженному морщинами рту, и совсем недолго жуя, прежде чем проглотить пищу и снова поднять вилку. Иногда он приостанавливался, отпивал вина и прижимал к губам желтую салфетку.
– Это все существовало, – сказал он. – Какой был смысл разрушать?
Комната была большая, красиво обставленная в до-Объединенческом стиле: белая, золотая, оранжевая, желтая. В углу комнаты два члена в белых комбинезонах ждали у сервировочного стола на колесиках.
– Конечно, сначала это кажется не правильным, – сказал Веи, но окончательные решения должны приниматься неполучающими лечений членами, а не получающие лечений члены не могут и не должны прожить свою жизнь на пирогах, телевизоре и «Марксе за работой», – он улыбнулся. – Даже и на «Веи разговаривает с химиотерапевтами», – добавил он и отправил в рот кусок бифштекса.
– Почему Семья сама не может принимать за себя решения? – спросил Чип.
Веи прожевал и проглотил кусок.
– Потому что она неспособна на это, – сказал он. – То есть на то, чтобы принять разумное решение. А без лечений – ну что ж, у тебя был пример на твоем острове – она мнительна и глупа, и агрессивна, чаще всего руководствуется эгоизмом, нежели чем-либо другим. Эгоизмом и страхом, – он взял с вилки лук.
– Она пришла к Объединению, – сказал Чип.
– Ммм, да, – сказал Веи, – но после какой борьбы! И какой хрупкой структурой было Объединение, пока мы не поддержали его лечениями! Нет, Семье надо помогать быть полностью гуманной – сегодня лечениями, завтра генной
Уклониться от него было бы преступлением против своего вида, он отправил в рот еще один кусок бифштекса, поднял руку и поманил прислуживающих членов.
– И часть этого долга, – сказал Чип, – убивать членов в шестьдесят два года?
– Ах, это, – произнес Веи и улыбнулся. – Всегда основной вопрос, который задают непременно с суровым видом.
Два члена подошли к ним, один с графином вина, другой с золотым подносом, который он держал ближе к Веи.
– Ты смотришь только на одну часть картины, – сказал Веи, беря большую вилку и нож и снимая бифштекс с подноса. Он задержал в воздухе бифштекс, с которого капал сок. – На что ты отказываешься посмотреть, – сказал он, – это на неисчислимое количество членов, которые бы умерли раньше шестидесяти двух, если бы не покой, стабильность и благополучие, которое мы им даем. Подумай на секунду о массе, а не об индивидуумах внутри массы, – он положил бифштекс на тарелку. – Мы добавляем немного больше лет к средней продолжительности жизни Семьи, чем отнимаем у нее, – сказал он. – Намного, намного больше лет, – он полил бифштекс соусом и взял луку и тыквы. – Чип? – спросил он.
– Нет, спасибо, – ответил Чип. Он отрезал кусок от лежавшей перед ним половины бифштекса. Член с графином вновь наполнил его стакан.
– Случайно, – продолжал Веи, разрезая бифштекс, – реальный возраст смерти ближе сейчас к шестидесяти трем, чем к шестидесяти двум. Этот возраст будет еще больше расти, по мере того, как население Земли поэтапно уменьшается, – он положил в рот кусок бифштекса.
Члены отошли в сторону.
Чип сказал:
– Вы учитываете тех членов, которые не рождаются, в вашем балансе прибавленных и отнятых лет?
– Нет, – сказал Веи улыбаясь. – Мы не забываем реальности.
Если бы эти члены рождались, то не было бы ни стабильности, ни благополучия, ни, возможно, самой Семьи, – он положил в рот кусок тыквы, прожевал и проглотил. – Я не ожидаю, что твои чувства переменятся после одного обеда, – сказал он. – Осмотрись, поговори со всеми, покопайся в библиотеке – особенно в разделах по истории и социологии. Я провожу неформальные беседы несколько вечеров в неделю – раз став учителем, всегда им остаешься, – посиди на нескольких таких встречах, поспорь, порассуждай.
– Я оставил жену и маленького ребенка на Свободе, – сказал Чип.
– Из чего я заключаю, – сказал Веи, улыбаясь, – что они не были для тебя чрезмерно важны.
– Я ожидал, что вернусь, – сказал Чип.
– Можно принять меры, чтобы о них позаботились, если это необходимо, – сказал Веи. – Довер сказал мне, что ты уже это сделал.
– Мне позволят вернуться? – спросил Чип.
– Ты не захочешь, – сказал Веи. – Ты придешь к пониманию того, что мы правы и твоя ответственность здесь, – он отпил вина и прижал к губам салфетку. – Если мы не правы в мелочах, ты сможешь однажды заседать в Высшем Совете и поправить нас, – сказал он. – Тебя, кстати, интересует архитектура или городское планирование?