Этой ночью шел снег
Шрифт:
2.
Я помню то утро, но я до сих пор не понимаю, как я мог на нее так сорваться.
Я помню, что открыл глаза от звонка будильника и подумал:
«А на хера мне это все надо?» Имея в виду работу за 20000.
И эта мысль вертелась в голове до утреннего этапа кухни, где я не стал ничего есть: ныл желудок. Я лишь налил себе Пуэр. Я думал, что он поднимет мне настроение, но каждый глоток был гвоздем в крышку гроба моего настроения: «Что дальше?», «Зачем мне это?», «Чем все
Именно в этот момент на кухню вошла вечно улыбающаяся и счастливая Аня, в черной форменной юбке и белой блузке, напевая про счастливые страницы Влади.
– Че не ешь? – спросила она, наливая себе Пуэр из заварника.
– Неохота.
Она села напротив меня, усмехнулась, улыбнулась.
– Ты чего такой смурной? – не унималась она.
– Ничего, – я вложил в этот ответ всю свою тоску, но она не поняла, лишь огрызнулась:
– Какие мы злые!
Я стал осматривать кухню. Я, честно, не искал, к чему придраться, но эти четыре буквы сами бросились мне в глаза. «Kofe». И только тут я заметил, что этими четырьмя буквами исписаны все обои.
– Ты читала эту надпись? – тут же возмутился я.
– Какую? – она обернулась, мельком взглянула и тут же снова уставилась на меня, повторив вопрос: – Какую?
– На обоях.
Она снова обернулась.
– Ну, надпись, да надпись, – пожала она плечами.
– То есть тебя там ничего не смущает?
– Нет. А что?
– А кто их выбирал?
– Мы с мамой на рынок пришли, тебе же тогда было некогда. Ей понравились с Эйфелевской башней.
– С Эйфелевой, – поправил ее я.
– Ну, с Эйфелевой. А мне с кофем, вроде как под стиль кухни. Кофе – кухня.
– Надо их убрать и переклеить.
– Зачем? Красивые же обои.
– Надпись прочитай.
– Ты че с утра со своей надписью завелся?!
– Ты ее прочитай!
– Ну, там написано «кофе».
– Да! Там написано «кофе»! На каком языке?
– На английском.
– «Кофе» на английском через «си» пишется!
– Ой, ну надо же, какие мы знатоки. У всех через «си», у нас будет, – она оборачивается, – через «Ка». Какая разница-то? Год висят и еще повисят.
– Ты понимаешь, что этим мы показываем нашу тупость. Дешевые обои и неправильная надпись! Может быть, тебе нравится быть дурой, мне нет. Я хочу, чтобы у нас все было четко!
– До этого ты эту надпись каждое утро читал, а тут, надо же, она неправильная.
– Вот именно, она меня бесит каждое утро. Кофе. Должно быть через «си». Но ты как какая-то дура, выбрала себе…
– Я не позволю тебе так со мной разговаривать! – рассердилась она и встала. – Ведешь себя по-скотски.
«Ведешь себя по-скотски» – это ее последние слова, сказанные мне лично.
В обед она мне позвонила, мы перебросились парочкой малозначащих фраз, вроде таких: «Как дела? Ел? Вовремя приедешь?»
Вовремя
Я помню, как поднимался на третий этаж, помню запах жареных беляшей из 34 квартиры на втором, помню, как нечто не давало мне открыть квартиру, помню, как вошел и позвал ее, помню мертвую тишину в ответ.
Из комнаты вышла ее сестра, толстая брюнетка.
– Аня умерла, ее машина сбила, – сообщила она. – Мы звонили тебе, но ты был недоступен.
Я сел в коридоре. Просто сел на пол, надеясь, что это все дурацкая шутка.
3.
Почему язык не может запомнить хороший вкус? Почему после хорошего послевкусие наступает такое, как бы выразиться и не повториться, отвратительное ощущение во рту, и приходится снова употреблять этот же продукт.
Именно поэтому за десять минут, что прошли от вокзала, я успел выкурить три сигареты и ступить на мост.
Снег усилился, а, может, виной стал ветер. Почему-то всегда на мосту ветер. Мне приходится поднять воротник куртки, чтобы снег не залетал за шиворот.
Машин почти нет, хотя их вообще нет; только фонари освещают пешеходную дорожку моста, а за перилами в темноте спит река.
Чуть дальше в свете фонаря я замечаю фигуру человека, это девушка, на ней джинсы и длинный плащ, шапки нет. Длинные волосы развеваются по ветру. Ее правая нога висит на перилах, а глаза устремлены в темноту.
Собирается прыгнуть. Я в этом уверен. В принципе, мне нет до нее дела, я не спасатель, я не вмешиваюсь в чужие дела. Но я сталкивался с прыгунами в воду зимой. Выжившими прыгунами, скажу, что зрелище….
Я ускоряюсь, почти бегу.
– Стойте! – кричу ей.
Она оглядывается, немного переносит вес вперед, чтобы перекинуть вторую ногу.
– Вы ошибаетесь! – кричу я.
Одышка. Ну, ничего.
– Я не хочу вас отговаривать от смерти, – говорю я, остановившись возле нее. Выдыхаю.
Она удивленно смотрит на меня.
– Что у вас с лицом? – спрашиваю я. Возле переносицы у нее желтеет синяк.
– А у вас? – она все еще изумленно смотрит на меня.
– А что у меня?
– А у меня?
– Синяк, – отвечаю я.
– Вот видите, сами же знаете ответ, – она собирается отвернуться.
– А у меня-то что с лицом?
– Какой-то вы желтый, – отвечает она и отворачивается в темноту.
– Желтый? – повторяю я, проведя рукой по щекам. – Почему желтый?