Этрог
Шрифт:
Я ответил букинисту, что имя его мне известно, но увидеть лично довелось только сейчас.
Что же я слышал об этом старике?..
Кроме того, что он большой знаток Торы и праведник, он занимается благотворительностью. Буквально валяется в грязи перед жестокосердными, далекими от понимания значения цдаки [19] . Унижается перед чиновниками, от которых зависит помощь беднякам и не стесняется ничего сделать для других, чего бы никогда не посмел сделать для себя. Все это – во имя исполнения заповеди цдаки.
19
Цдака - от еврейского «Цедек» («справедливость»). Обязательное дело в пользу бедных, нуждающихся,
Есть рабаним, прославленные своим учением, мудростью, благочестивостью или жизненным опытом. Тепликский ребе имел все эти достоинства. Его надо было содержать в приличном месте в золотом обрамлении, но ребе жил среди нищих в темной каморке, одежда его была сродни той, в которую облачаются те жители Ерушалаима, кто не могут себе позволить ничего лучшего. Большую часть денег, получаемых от рабанута, он отдавал сиротам и вдовам.
Наконец, ребе нашел подходящий этрог, вытащил кошелек и расплатился с букинистом. И было видно из того, как он открывал кошелек и держал монеты, что деньги там – редкий гость.
И я тоже нашел свой этрог.
Увлеченный ажиотажем праведных соискателей заповедного плода, я потратил на него больше, чем хотел и больше, чем позволял мой доход.
После покупки лулава и хадасов, я заплатил два груша за плетенку.
И от этой покупки я испытал куда большее удовлетворение, чем от этрога, стоившего мне много крови.
Этрог, красивый он или очень красивый, всегда имеет где-нибудь собрата, который намного красивей. Заплати я на еще три-четыре шиллинга больше – получил бы прекраснейший этрог, но найти более красивую плетенку мне не удалось бы ни за какие деньги. Мальчишки с Меа Шеарим, обычно не очень щепетильно относящиеся даже к собственной одежде, стараются, чтобы сделанное их руками не вызывало никаких нареканий.
Из магазина этрогов я вышел обессиленным, хотя днем раньше, в Йом Кипур, – ни более чем двадцатишестичасовой пост, ни молитвы и отсутствие привычной обуви не смогли утомить меня физически и морально. Более того, с вечера до вечера я был в очень приподнятом настроении. А сегодня? Постоял три-четыре часа, выбирая этрог, и даже шестидесятой доли радости не осталось во мне [20] . Да, я достал красивый этрог, но все, что предусматривает какой-то торг, даже если он связан с мицвой, лишает меня сил.
20
по Талмуду (напр. – Зевахим 8) и Галахе – 1/60 доля – это количество, которым можно пренебречь. Например, если кусочек сыра попадает в мясной суп, и сыр не больше одной шестидесятой объема супа, то суп – кошерный.
Всю жизнь меня мучает вопрос – как так получается, что мицвот даны всему Израилю, и было бы справедливым, если все евреи смогли бы их исполнять, но в конце концов получилось, что есть мицвот, которые богач может исполнить, а бедняк – нет? А ведь Тора и мицвот даны всему Израилю.
Пока я раздумывал об этом, остановил меня один человек и сказал:
– Поздравь меня и скажи мазаль тов, жена моя, долгих ей лет, родила мне мальчика. После всех этих дочек удостоился я, наконец, сына.
Я благословил его с этим событием и, пожелав ему всего, что только мог придумать, уже не знал, что бы еще добавить.
Я спросил человека, когда будет брит. Он ответил – в первый день праздника, сразу после мусафа [21] , в синагоге прушим [22] в его квартале.
– И хотя не принято приглашать на брит, а только сообщать о его проведении, – продолжил он, – но если ты, дружище, хочешь меня уважить перед всеми соседями, ты придешь.
Соглашаясь, я кивнул ему и сказал:
– С божьей помощью!
В первый день праздника я проснулся раньше обычного. Это произошло не из-за стремления моего исполнить заповедь благословения этрога как можно раньше, подобно праведникам, встающим рано или
21
субботняя и праздничная молитва, произносимая утром между чтением Торы, и завершающей молитвой «Алейну лешабеах»
22
«Прушим» (букв. на иврите – «отделившиеся») – группа последователей Виленского Гаона, которая в начале XIX века прибыла в Эрец-Исраэль, но вскоре перестала признавать над собою власть руководства Старого Ишува, где тогда доминировали хасиды.
Естественно, я разозлился. Вставать было еще рано, а продолжать лежать – невозможно, ибо автомобилю удалось вывести меня из равновесия. Я умыл лицо и руки, зашел в суку, благословил «четыре вида» и исполнил заповедь «нетилат лулав» [23] .
Конечно, лучше было бы мне это делать с радостью, не омраченной утренним происшествием, а так – я был уставшим и не знал, как поступить дальше.
23
«Нетилат лулав» состоит из специального благословения и последующего раскачивания и потрясания собранными вместе «четырьмя видами»
Выпив стакан чаю, я сказал себе: пойду и выполню свое обещание. Так или эдак мне надо было идти, так какая разница – сейчас или потом?
Я взял талес, сидур, этрог и лулав и отправился в синагогу прушим.
Был чудесный день, не жарко и не холодно. Сукот вдоль дороги и прохожие с «четырьмя видами» в руках овеяли мой путь благовониями. Через час с небольшим я достиг нужного места [24] .
Этот квартал беден, нет в нем красивых домов, ухоженных улиц и радующих глаз парков. Однако, здесь тихо. Автомобили сюда не заезжают не только в шабат и праздники, но и в будние дни тоже. Их гудки не мешают людям спать, хотя спят местные жители мало. Вот и сейчас я увидел, что они давно встали. Из синагог, куда местные евреи приходят с первым лучом солнца, доносились звуки молитвы, а из сукот доносились слова Торы. В этот праздник принято совмещать мицву сидения в суке с мицвой изучения Торы.
24
Агнон жил в иерусалимском районе Тальпиот. В квартале Арнона и поныне находится его дом-музей.
От обилия покрытых зеленью сукот квартал напоминал цветущий сад. Этроги и хадасы благоухали, а расписные покрывала, служащие дверьми, добавляли необыкновенный колорит этому месту.
Я зашел в синагогу прушим, положил «четыре вида» на окно, взял книгу и стал читать.
В синагоге не было никого, кроме какого-то старика, стоявшего лицом к шкафу с книгами и что-то читавшего.
Что-то в его фигуре мне показалось знакомым, определенно я видел ее несколько дней назад.
Через некоторое время он вернул книгу обратно на полку и стал расхаживать взад и вперед с весьма озабоченным видом. Я не решился посмотреть ему в лицо, впрочем, как и он не смотрел в мою сторону. Старик подошел к окну, где лежали мои лулав и этрог. Посмотрел на них и попросил у меня разрешения взять этрог, после чего проверил и его и все «четыре вида», заметив при этом: