Этрусское зеркало
Шрифт:
– Она ведет дневник?
– удивилась Ева.
– Не исключено. Романтические натуры любят переносить на бумагу свои переживания. Алиса Данилина - похоже, образец тургеневской девушки, занесенной коварным ветром судьбы в современную Москву.
– «Тургеневские девушки» давно вымерли. Ну, посмотрим. Вдруг Алиса окажется именно из их редкой породы? Судя по тому, что она сбежала с бедным студентом… весьма вероятно.
Следующий день выдался солнечным и ветреным. Август подходил к концу, и тротуары были усыпаны рано пожелтевшей листвой. Небо приобрело уже тот особый, холодноватый, бледный осенний цвет,
Ева прогулялась, сделала все необходимые покупки, вернулась домой и даже успела приготовить обед для Славки. Они все еще жили в разных комнатах, но отношения их стали очень близкими. О том, чтобы снова выйти замуж, Ева боялась и думать, хотя Смирнов не раз заговаривал с ней об этом.
– Разве нам плохо?
– возражала она, избегая смотреть ему в глаза.
– Я просто не могу решиться на замужество… пойми!
– Но это только формальность.
– Нет… не сейчас.
Глаза Евы наполнялись слезами, и Всеслав отступал. Он решил привлечь ее к своей работе. Общие интересы сближают.
Итак, в начале девятого господин Смирнов заехал за Евой в Богоявленский переулок, где жила ее клиентка, изучающая испанский язык, и они отправились к Данилиным.
– Нашу коммуналку расселили давным-давно, - объяснял по дороге Всеслав.
– Квартиры давали в отдаленных районах, и многим не хотелось переезжать из центра к черту на кулички. Моей матери помог тогда ее научный руководитель, известный историк и археолог Стеблов, а Данилиным пришлось обосноваться в Медведкове.
Друг Славкиных детских игр проживал на седьмом этаже в девятиэтажном доме, построенном из декорированных цветной плиткой панелей. В подъезде было чисто, лампочки горели, лифт работал.
Дверь открыл сам хозяин - Алексей Степанович, и сразу приложил палец к губам.
– Ради бога, тише, а то мама разволнуется. Я ей сказал, что придут коллеги с работы.
Из гостиной раздался обеспокоенный голос:
– Лешенька, кто пришел?
– Это с работы, мама, - ответил Данилин.
– Не беспокойся.
Он провел Смирнова и Еву в комнату сестры, плотно прикрыл дверь и вопросительно посмотрел на сыщика.
– При ней можешь говорить все, - сказал Всеслав.
– Говорить, собственно, нечего, - развел руками хозяин.
– Алиса не звонила. Никаких вестей о ней нет.
– Мы тут посмотрим ее вещи. Дневника у нее нет?
Данилин пожал плечами:
– Я целыми днями на работе, мать болеет… в общем, не знаю я о сестре ничего, - вздохнул он.
– Писать она не любит. А насчет дневника… ищите. Если с собой не забрала, то должен быть здесь. Вот ее шкаф, тумбочка, книжные полки…
Он махнул рукой и тяжело опустился на стул.
Комната девушки была в идеальном порядке: раскладной диван, тумбочка и шкаф, у окна - столик с компьютером, на стене - застекленные полки, глянцевый плакат с кадром из кинофильма «Жестокий романс» - Лариса и Паратов на пароходе, с цыганами,
Смирнову показалось, что он уже был в этой строгой, чистой комнате. Повинуясь первому импульсу, он шагнул к шкафу, раскрыл его - вещи аккуратно лежали на полках, висели на вешалках. Похоже, Алиса действительно ничего не взяла с собой, кроме сумочки.
В тумбочке нашлась пара записных книжек и несколько тетрадей, которые сыщик забрал с собой. Шкатулка с недорогими украшениями стояла на столике, и Данилин подтвердил, что почти все на месте.
– Нет ее часов, золотых сережек и колечка, которое я подарил ей на восемнадцатилетие, - сказал Алексей Степанович.
– Но это понятно. Она постоянно их носит.
В компьютере тоже ничего существенного не нашлось: игры, бухгалтерские программы, материалы для учебы - все. Никаких личных писем, заметок, набросков, никаких откровений. Альбом с фотографиями такой же, как у всех - детские снимки, школа, выпуск, студенческие вечеринки, пикники, экскурсии.
Всеслав выбрал несколько фото, где Алиса была вместе с долговязым молодым человеком, стриженым, с выразительными черными глазами.
– Это Глеб, - сердито сказал Данилин.
– Убить мало паршивца!
Ева все время молчала, напряженно следила за действиями Смирнова, смущенно краснела. Ей казалось кощунством рыться в чужих вещах.
Хозяин квартиры искоса бросал на нее любопытные взгляды. Как бы он ни был расстроен, женщина, которую привел Всеслав, вызывала у него интерес. Она была красива той необъяснимой славяно-персидской красотой, издавна отличавшей русских княжен: огромные, чуть раскосые зеленовато-серые глаза, высокие скулы, пухлые губы и густые, вьющиеся колечками у висков русые волосы.
– Уже поздно, - сказал сыщик, закончив беглый осмотр комнаты.
– Записные книжки и тетради я изучу дома. Если понадобится, приду опять.
– Да-да, конечно… - рассеянно кивнул Данилин.
Геннадий быстрой, деловой походкой вошел в зал, огляделся. Интерьер выставки был превосходен: стены, отделанные под бледный мрамор; архаические статуи Аполлона и Афродиты; пара бронзовых котлов на треножниках; на прозрачных стеллажах - греческие вазы, тяжеловесная этрусская черно-оливковая керамика, знаменитые глиняные сосуды буккеро, отливающие металлическим блеском.
– Неплохо, - сдержанно одобрил посредник.
– Мы в вас не ошиблись, господин Чернов. Думаю, мой поручитель останется доволен: деньги потрачены не зря.
Эскизы фресок, этюды и наброски, многофигурные композиции на картонах были забраны под стекло и подсвечены, картины висели в простых полированных деревянных рамах.
– Эта голова менады восхитительна, - сказал Анисим Витальевич, сопровождающий Геннадия.
– Вы не находите?
– Мне больше нравится горгона, - одними губами улыбнулся посредник, останавливаясь у изображения грозной фигуры с разинутой пастью, высунутым языком и уродливо повисшими грудями.
– Она потрясающе, ослепительно безобразна! Наш Савва Никитич - гений, настоящий маэстро живописи.