Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант)
Шрифт:
– Ничего я не видел! – заорал я. – Если вам нравится здесь висеть – висите себе на здоровье, а я пошел!
– Да, – сказал Холмс, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, – мне нравится. Я давно мечтал вот так просто повисеть вниз головой. Я просто счастлив.
– Ах, вы счастливы! – разъярился я. – Ну, тогда получайте!
С этими словами я схватил Холмса за плечи и с силой дернул вниз. Плащ его с треском распался на две половины, а сам он глухим стуком возвестил о своей встрече с землей.
Некоторое время Холмс лежал молча, глядя в серое небо. Потом он перевел взгляд на меня.
– Уотсон, набейте-ка мне трубку, – слабым голосом попросил он.
– А больше вам ничего не
– Господи! – сказал Холмс, собирая пузырьки и вещественные доказательства в котомку, сооруженную им из обрывков плаща. – Послушайте, Уотсон…
– Не хочу ничего слушать! Какого черта! Я вполне допускаю, что на мосту вы что-то такое нашли, по меньшей мере популярность, но вот что вы хотите разузнать на кладбище? Где Фергюсон?
– Да, – сказал Холмс. – Известно ли вам, дорогой друг, что при каждом кладбище есть сторож и смотрители?
Холмс взвалил на плечи котомку, и мы зашагали вглубь кладбища. Миновав несколько неухоженных заросших травой могил с покосившимися крестами, мы прошли мимо позеленевшего от времен бронзового ангела с одним крылом и свернули на широкую, покрытую гравием аллею. Мне показалось, что я уже бывал здесь. И, кажется, совсем недавно…
– Холмс! – воскликнул я. – Холмс! На этом кладбище похоронен лорд Хьюго Блэквуд! Холмс вздрогнул и оглянулся. Сказать по чести, мне тоже не нравилось такое совпадение, но вздрагивать я не стал – я достаточно надрожался прошлой ночью. По моим расчетам, Холмс должен был обязательно произнести что-нибудь очень умное, но, вопреки ожиданиям, он промолчал, как-то странно посмотрел на меня и еще быстрее зашагал по аллее. Похоже, ему в голову пришла очередная идея, и я был очень благодарен этому гению криминалистики, что он не стал делиться ею со мной.
Наконец, мы подошли к небольшому домику, казавшемуся совсем игрушечным в окружении глыб песчаника. Рядом с дверью к стене были прислонены несколько венков.
– Это здесь, – сказал Холмс и без стука вошел в дом. Я последовал за ним.
Внутри каким-то чудом умещалась кровать, неструганный стол, тумбочка и крохотный камин. За столом сидел лохматый, неопрятный старик и не спеша поглощал неаппетитного вида похлебку из глубокой глиняной миски.
Примерно с минуту он молча смотрел на нас, не думая отрываться от своего занятия. Мы в свою очередь, не отрываясь смотрели на него. Сторож неторопливо закончил трапезу, утер рукавом рот, стряхнул с бороды крошки, после чего засунул посуду под кровать, сел и стал ковыряться в зубах сапожным шилом, Создалось неловкое молчание. Холмс кашлянул.
– Мне нужен Фергюсон… – начал мой друг.
– Который помер от горячки три года назад? Или Генри Фергюсон, которого переехала карета? Или Марк Фергюсон старший, которому на голову упал кирпич? Или Эдгар Кристофер Фергюсон, убитый на дуэли?
– Нет, нет! Мне нужен Огюст Фергюсон, хозяин лавки, что напротив кладбища!
– И вы решили поискать его у меня? Ну, конечно, где же ему еще быть! Эй, Фергюсон! – сторож демонстративно распахнул тумбочку, как и следовало ожидать, совершенно пустую. – А может быть, он спрятался под кровать? Взгляните. Он, наверняка, там. Нет? Ну тогда он, как пить дать, сидит под столом. Это его любимое место.
– Послушайте, – вступил я, пока Холмс доверчиво ползал под кроватью. – Мы вовсе не надеялись найти его здесь. Мы хотели зайти к нему, но лавка оказалась закрытой. Тогда мы направились сюда, думая, что вы знаете…
– Знать не знаю и знать не хочу! – отрезал старик. – Черта с два! И бумага у него паршивая, и чернила разбавленные, и морда отвратительная…
– Кстати, насчет чернил, – Холмс высунул голову из-под
– И вам чернил?! Все с ума посходили! Третьего дня при ходят Двое: «Дайте нам чернила!» Позавчера забегает какой-то поп. «Чернил – говорит, – не найдется?» Вчера врач – и ему то же чернила.
Я положил на стол шиллинг. Перемену, которая произошла со сторожем, надо было видеть.
– Секундочку, одну только секундочку, джентльмены! Извините, извините, ради Бога! Ах! Ах! – он вскочил с кровати и, неумело кланяясь, протянул Холмсу чернильницу и перо.
Холмс присел за стол и быстро начеркал несколько строк своим неподражаемым почерком. Справедливости ради, надо отметить, что бумага действительно была паршивая. Сложив записку и сунув ее в карман, Холмс встал, поклонился, при этом взгляд его упал на пол.
– Боже! – воскликнул он. – Как мы наследили!
– Что вы, что вы, джентльмены! – Замахал руками сторож. – Не извольте беспокоиться! – Нет, нет, – авторитетно заявил Холмс – Где у вас веник и совок?
Получив желаемое, Холмс методично смел на совок весь мусор и вышел наружу.
От удивления сторож только и смог сделать, что открыть рот. Тем временем, Холмс вернулся. Он поставил в угол веник и совок, взял котомку, улыбнулся и пошел к двери.
– До свидания, – сказал он, обернувшись. – Пойдемте, Уотсон.
Когда мы вновь оказались рядом с лавкой Фергюсона, я заметил что ее двери открыты. – Это уже не имеет значения – Холмс весело подмигнул мне. – Все, Уотсон, домой!
– Вы не шутите?! – воскликнул я.
– Нисколько, – ответил Холмс. – Идемте скорее, погода портится.
Ах, как приятно было снова оказаться в нашей старой уютной квартире! Мысль в том, что больше не надо куда-то бежать, кого-то ловить, от кого-то прятаться, доставляла мне невыразимое блаженство
Холмс, не теряя ни минуты, бухнулся за стол и, вывалив на него пузырьки, погрузился в изучение своих сокровищ. Я, тем временем, в каком-то полусне смыл с себя грязь и пот, соскоблил со щек трехдневную щетину. Не помню уже, как я добрался до кровати – мои глаза закрывались на ходу. Ко мне подошел Холмс.
– Уотсон, – серьезно сказал он. – Оставляю вам этот пакет, – он показал мне голубой конверт, запечатанный сургучом. – Я кладу его на стол. Если к шести часам вечера завтрашнего дня я не вернусь – а к шести я обязательно должен вернуться – вскройте его.
Я еще слышал, как Холмс вернулся к столу с пузырьками и все. Я провалился в сон, как в темную бездонную яму.
Глава 13.
– Это сумерки, братья,
Это сумерки… – зловеще шептал Холмс. – Это смерть, смерть от кораллов… – Холмс смотрел мне в глаза. – Это древние песни темной реки. Это сумерки, – и он захохотал. Хохот становился все громче, а Холмс исчезал все дальше и дальше в кроваво-красном тумане, окутавшем Лондон. Внезапно я понял, что погибну – смерть, неуловимая и невидимая, была здесь, в этом тумане, в этом воздухе, которым я дышал, везде и нигде, в пустынных улицах и темных домах, в скрюченных мертвых деревьях и потухших газовых фонарях. Это сумерки! – шептали чьи-то голоса, туман колыхался, то сгущаясь, то ненадолго исчезая, и тогда сквозь него проступали очертания виселиц… Шаги сзади – это смерть, я понял – это она, она приближается – да, она – миссис Хадсон! Топор в ее руке – занесенный над моей головой, он опускается! Это сумерки! – торжественно загремели голоса. – Сумерки! Сумерки! Сумерки!!!