Этюд в багровых штанах
Шрифт:
— Правда, клиент? — с тоскливой надеждой уточнил Каримов и шмыгнул носом.
— Клиент, — соврал Кеша, накинув на женские шмотки клетчатый, пушистый плед. — Я же только тебя люблю, шпингалетик, по ночам не сплю. Жду, когда ты с очередной презентации явишься. Люблю, значит, не изменяю. Слово Кеши. Ты хоть раз мне подарок сделал, клен ты мой опавший? Хоть однажды в люди вывел? Денег дал на карманные расходы? Только кричишь и посуду бьешь. За что, спрашивается? За Клиента? Он мне, между прочим, денег принес за услуги и письмо от мамы… От моей бедной мамы,
— Извините, — сказал мне банкир. — Я не знал, что вы клиент. Ужасно неловко получилось. Но я очень ревнив, особенно в отношении Кеши. Кеша — моя самая большая любовь.
Я нерешительно выползла из-за кресла:
— Извинения принимаются. Перед вашим приходом он сказал то же самое. Вы — его самая большая любовь. Последняя.
— Правда? — просиял Каримов. — Вы, кажется, хотите получить рекомендацию в клуб?
— А вы можете ее мне дать? — от пережитых волнений мой голос звучал хрипло, что было весьма кстати.
— Разумеется. Я все могу, — в глазах лысого гнома мелькнула гордость. Ну-ну, как говорится, и жнец, и на дуде игрец. — Я вас встречу у входа в клуб. Адрес, думаю, вы знаете. На Синопской. Итак, сегодня. В 22.00.
Он прильнул к Кеше, давая понять, что аудиенция закончена, и он жаждет принести извинения своему пылкому и нежному другу.
В прихожей я набросила на плечи пальто хозяина (думаю, Кеша меня простит) и вышла на улицу. В голове бился только один вопрос: где и как мне пережить два часа в обличье мужчины?
Вопрос весьма актуальный. Дискомфорт от нового имиджа увеличивался по мере роста нервозности и раздражительности. После того, как очередная девица попросила у меня прикурить и заодно поинтересовалась, не хочет ли мужчина расслабиться, я поняла: нужно где-нибудь укрыться. Кафе с их неоновым освещением для этой цели не подходили: Кеша, конечно, большой мастер, но и я все-таки не мужчина, не ровен час, грим от дождя потечет. Да и в туалет очень хотелось. В мужской не могу, в женский не пустят. До Макдональдса не доеду. Что же делать? Домой? До Колымяг путь неблизкий, куда ближе оказался «Эдем».
Несмотря на поздний час, агентство еще работало, по крайней мере, мне не пришлось снимать сигнализацию. Я проскользнула в клозет, запершись в кабинке. Их в туалете всего лишь две — мужская и женская. И общая раковина.
Какое блаженство! Много ли человеку для счастья надо?! Спешить мне было некуда. Устроившись за закрытой дверкой на подоконнике, я изучала в зеркальце свой новый облик. Особенно усики. Сплошное очарование.
Увы, все хорошее рано или поздно кончается. Я уже было потянулась к кнопке, спускающей воду, как за тонкой дверью послышались шаги.
— Ты уверен, что здесь никого нет? — обычно бархатный и вальяжный, голос Синицына был неприятным и оттого злым.
— Кому здесь быть в такое время? — лениво ответил дизайнер. — Только нам, трудоголикам. И еще Федотову.
— Тогда почему мы беседуем в туалете? — рявкнул Синицын, — что за идиотизм?
— Нормальный идиотизм. Шпионский. Так в фильмах делают. Самые важные вопросы обсуждают либо в ванной комнате, либо в сортире.
— Давай по существу, Штирлиц, — прервал Копытина Андрей. — Время — деньги.
— По существу, так по существу, — согласился Копытин. — В общем так… Газета опять напортачил.
— То есть?
— Мало того, что он взял на работу эту рыжую девку (неужели речь идет обо мне?), язву в попе, так теперь с секретаршей разобраться не может. Считай, что иск о сексуальных домогательствах у нас в кармане. Но это еще цветочки. Завтра появятся ягодки.
— Не у нас, а у вас, — поправил педантичный Синицын. — Я еще подумаю, отмазывать вас или нет. Угомонится он когда-нибудь! Седина в бороду…
— Бес в ребро… — усмехнулся дизайнер. — Он, считай, угомонился. Ему Аньки хватило за глаза и за уши. Помнишь, когда ее того, ну, то есть убили, он целый день из кабинета не выходил. Рыдал.
— Ну и что? Он всегда рыдает, вне зависимости от обстоятельств.
— Ничего подобного! Он даже со своей лахудрой собрался разводиться ради Аньки, так она ему по сердцу прошлась. Да не успел.
— Мы пришли в туалет, чтобы поговорить о наших корпоративных покойницах? — съязвил Синицын. — Может, ты еще Зотову вспомнишь или Динаму?
— Когда надо будет, тогда и вспомню, — с непонятной угрозой произнес Копытин. — Благо есть, о чем поговорить на досуге. Но сейчас речь совсем о другом. О Юльке. Совсем совесть потеряла. Ходит, вынюхивает. Вчера была в корниловском кабинете.
— Ее там видели?
— Нет, но следы остались. Пока Корнилов со старухой беседовал, она в шкафу пряталась. Пальто губной помадой испачкала. Мы оттенок сравнили — такой только у нее.
— Ты вызвал меня из-за секретарши? — Синицын явно был не в духе. — Из-за этой ерунды я приехал в офис в девять часов вечера, оторвавшись от шашлыка и пышного тела случайно знакомой?!
— Случайные связи до добра не доводят. Потом лечиться приходится. А шашлыки зимой плохие, жесткие. Так что ты немного потерял. Проблемы появятся. Если ты сейчас же не вмешаешься в ход игры. Ты это… пойми. Дело серьезное. Кому ерунда, а кому… — Копытин что-то прошептал на ухо Синицыну.
— Это целиком меняет дело, — посуровел тот. — Кто бы мог подумать, что он начнет пилить сук, на котором сидит. Пойдем-ка в мой кабинет. Обсудим.
Как только шаги стихли, я осторожно вылезла из кабинки. Вот сволочь! Язвой в попе обозвал, на себя бы посмотрел — геморрой в носу! Я яростно подкрутила рыжий ус. В зеркале отражался симпатичный мужчина в самом расцвете сил. Смокинг сидел на мне как влитой, только вот корсет сдавливал грудь: еще пара часов, и мой пышный бюст отвалится сам собой — вполне естественным путем. Однако истина, как и красота, требует жертв. Придется помучиться.