Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли)
Шрифт:
— Он, наверное, сейчас в лаборатории, — отозвался Стэмфорд. — Он либо не показывается там неделями, либо работает с утра до ночи. Если хотите, можем съездить туда сразу после ланча.
— Конечно хочу, — ответил я, и разговор перешел на другие темы.
По дороге из «Холборна» в больницу Святого Варфоломея Стэмфорд продолжал рассказывать о джентльмене, с которым я намеревался разделить квартиру.
— Только если вы не уживетесь, я тут ни при чем, — предупредил он. — Я ведь его почти не знаю, мы время от времени встречаемся в лаборатории — и все. Вы сами напросились, и я снимаю с себя всякую ответственность.
— Если
— Попробуй-ка выразить невыразимое, — ответил Стэмфорд, смеясь. — На мой вкус, Холмс слишком рационален — его пристрастие к науке отдает бездушием. Я легко могу себе представить, как он угостит друга новейшим растительным алкалоидом, не из дурных побуждений, как вы понимаете, а из чистого научного любопытства, чтобы поточнее узнать, как эта штука действует. Впрочем, надо отдать ему должное, он и сам без колебаний проглотит то же снадобье. У него страсть к точным и проверенным знаниям.
— В этом нет ничего плохого.
— Верно, но и тут можно впасть в крайность. Если дело доходит до того, что он колотит палкой трупы в анатомическом театре, это, согласитесь, уже чересчур.
— Колотит трупы?
— Да, чтобы проверить, могут ли синяки появляться после смерти. Видел своими глазами.
— Но вы говорите, он не изучает медицину?
— Нет. Один бог ведает, какие у него цели. Но вот мы и приехали, судите о нем сами.
Пока Стэмфорд говорил, мы свернули в узкий переулок и вошли в маленькую дверь, ведущую в боковое крыло огромного больничного здания. Мне тут все было знакомо, я и без провожатого сумел бы подняться по мрачной каменной лестнице и пройти по длинному коридору с белеными стенами и серовато-бурыми дверями. В дальнем конце мы свернули в низкий сводчатый проход — он вел в химическую лабораторию.
Лаборатория была высоким, просторным помещением, где на полу и вдоль стен громоздились бесчисленные бутыли. Повсюду стояли низкие широкие столы, загроможденные ретортами, пробирками и маленькими бунзеновскими горелками, над которыми трепетали голубые язычки пламени. В лаборатории находился всего один человек — он сидел, склонившись над дальним столом, погруженный в работу. Услышав наши шаги, он обернулся и с радостным криком вскочил на ноги.
— Я нашел его! Нашел! — воскликнул он, стремительно приближаясь с пробиркой в руке. — Я нашел реагент, который осаждается только гемоглобином и ничем иным.
Даже если бы он нашел золотоносную жилу, вряд ли бы лицо его так сияло.
— Доктор
— Как поживаете? — приветливо спросил Холмс, пожимая мне руку с силой, которую в нем трудно было заподозрить. — Я вижу, вы были в Афганистане.
— Как, черт возьми, вы догадались? — изумился я.
— А, неважно, — ответил он с мимолетной усмешкой. — Вот гемоглобин — это другое дело. Разумеется, вы понимаете значимость моего открытия?
— Это, безусловно, занятный химический опыт, — проговорил я, — но в практическом смысле…
— Помилуйте, да это самое важное практическое открытие в области судебной медицины за много лет! Разве вы не понимаете, что оно дает возможность безошибочно распознавать пятна крови? Идите-ка сюда!
В нетерпении Холмс ухватил меня за рукав и потащил к столу, за которым работал.
— Возьмем чуть-чуть свежей крови, — сказал он, проколов себе палец длинной иглой и вытянув химической пипеткой каплю крови. — Вот, я растворяю ее в литре воды. Как вы видите, раствор кажется совершенно прозрачным. Содержание крови в воде примерно один к миллиону. И тем не менее я не сомневаюсь, что мы получим ожидаемую реакцию.
С этими словами он бросил в сосуд несколько белых кристаллов, а потом добавил несколько капель какой-то прозрачной жидкости. В тот же миг вода окрасилась в темно-малиновый цвет, а на дне сосуда сгустился бурый осадок.
— Вот! Вот! — Он захлопал в ладоши, довольный, как ребенок, которому дали новую игрушку. — Ну и как?
— Похоже, это очень чувствительный реагент, — сказал я.
— Удивительно чувствительный. Старый способ с гваяковой смолой был слишком трудоемок и ненадежен. То же самое можно сказать и о поиске корпускул крови под микроскопом. Этот метод вообще не годится, если пятнам уже несколько часов. А мой реагент одинаково хорошо действует и на свежую, и на свернувшуюся кровь. Будь мой реактив изобретен раньше, многие из тех, кто сейчас спокойно разгуливает по земле, давно бы поплатились за свои преступления.
— Да что вы говорите, — промычал я.
— Именно это обстоятельство часто становится камнем преткновения в расследовании. Человек попадает под подозрение через много месяцев после того, как произошло убийство. Осматривают его одежду и белье и обнаруживают на них бурые пятна. Что это за пятна — кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или что-то еще? Этот вопрос ставил в тупик многих специалистов, и знаете почему? Потому что нельзя было провести химический анализ. Но теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и все трудности позади!
Пока он говорил, глаза у него так и блестели; он прижал руку к сердцу и поклонился созданной его воображением рукоплещущей толпе.
— Вас, похоже, можно поздравить, — сказал я, немало удивленный его энтузиазмом.
— В прошлом году во Франкфурте расследовали дело фон Бишофа. Существуй тогда мой реагент, того бы, безусловно, повесили. А вспомним Мэзона из Брэдфорда, печально известного Мюллера, Лефевра из Монпелье, Сэмсона из Нового Орлеана. Я могу перечислить дюжину дел, в которых этот реагент сыграл бы решающую роль.