Этюд в багровых тонах (др.перевод+иллюстрации Гриса Гримли)
Шрифт:
Ферье ожидал, что Янг не замедлит с каким-нибудь напоминанием, и не ошибся, однако произошло это самым неожиданным образом. Проснувшись утром, он с удивлением обнаружил квадратный листок бумаги, который был приколот булавкой к одеялу, прямо на груди. Крупными печатными буквами на листке было написано следующее: «Чтобы одуматься, у тебя осталось двадцать девять дней, а потом…»
Это
Еще более сильное потрясение ожидало Ферье на следующее утро. Вместе с дочерью они сели завтракать, и вдруг Люси с удивлением вскрикнула и указала рукой вверх. В самой середине потолка было начертано, очевидно углем, число двадцать восемь. Люси ничего не поняла, а Ферье не стал разъяснять. Следующую ночь он провел без сна, с ружьем в руках, но ничего не увидел и не услышал. И все же утром снаружи на дверях он обнаружил крупно намалеванное краской число двадцать семь.
И так продолжалось изо дня в день. Каждое утро Ферье на каком-нибудь видном месте находил свидетельство того, что его незримые враги ведут свой счет. И он своими глазами видел, сколько дней осталось от отпущенного ему месяца. Эти роковые числа оказывались то на стенах дома, то на полу, изредка — на клочках бумаги, приклеенных к садовой калитке или к доскам забора. Несмотря на все свои ночные усилия, Ферье никак не мог выяснить, каким образом появляются на ферме эти ежедневные напоминания, при виде которых его охватывал суеверный ужас. Старый фермер осунулся и потерял покой, в глазах его стоял страх загнанного зверя. У него осталась одна надежда — возвращение молодого охотника из Невады.
Число двадцать сменилось числом пятнадцать, а то, в свою очередь, числом десять, однако от Джефферсона Хоупа не было никаких известий. Отсчет все продолжался, а об охотнике не было ни слуху ни духу. Всякий раз, когда по тракту проезжал какой-нибудь всадник или погонщик громко понукал своих заупрямившихся животных, старый фермер спешил к воротам, надеясь, что наконец-то к нему прибыла подмога. И в конце концов, когда пятерка сменилась четверкой, а та — тройкой, он совсем упал духом и потерял надежду на спасение. Он прекрасно понимал, что без помощников и с его плохим знанием окрестных гор попытка побега обречена на провал. А кроме того, за всеми проезжими дорогами строго и непрерывно наблюдали, и никто не мог миновать посты без пропуска, выданного Советом Четырех. В общем, как ни крути, Джону Ферье никак было не избежать нависшей над ним опасности. И все-таки старый фермер скорее был готов расстаться с жизнью, чем обречь свою дочь на то, что считал для нее несмываемым позором.
Как-то поздним вечером Ферье сидел, погруженный в тяжелые размышления о своей беде, тщетно ища выхода. Утром он увидел на стене своего дома двойку, и, стало быть, следующий день — последний. И что тогда? Он представлял себе самое страшное. А дочь? Что станет с ней, когда его убьют? Неужели никак нельзя вырваться из этой невидимой паутины? Он уронил голову на стол и зарыдал от сознания своего бессилия.
Но что это? Ферье услышал какой-то скребущий звук, тихий и осторожный, но вполне различимый в вечерней тишине. Этот звук шел от входной двери. Ферье
Снаружи было все тихо и спокойно. Ночь была безоблачной, на небе высыпали яркие звезды. Перед глазами старого фермера лежал его небольшой огороженный сад, но ни в саду, ни на дороге не было ни души. С облегчением вздохнув, Ферье посмотрел направо и налево и случайно взглянул прямо себе под ноги. Он увидел какого-то человека, который ничком лежал, распластавшись на земле.
Тот лежал так неподвижно, что Ферье прижал руку к горлу, чтобы подавить невольный вскрик, другой рукой он оперся о стену дома. Сперва он подумал, что этот человек ранен или вовсе умирает, но тот вдруг пополз по земле прямо в дом, быстро и бесшумно, словно змея. Оказавшись в доме, человек вскочил на ноги и запер дверь. Ферье увидел перед собой суровое, решительное лицо Джефферсона Хоупа.
— Боже милостивый! — воскликнул старый фермер. — Как ты меня напугал! Но отчего ты являешься таким странным образом?
— Дайте мне поесть, — перебил тот фермера хриплым голосом. — Двое суток у меня не было времени, чтобы поесть и напиться воды. — Он набросился на холодное мясо и хлеб, которые остались на столе после ужина, с жадностью заглатывая целые куски. — Как Люси? — спросил он, утолив свой голод.
— С ней все в порядке. Она толком и не знает о грозящей нам опасности, — ответил Ферье.
— Вот и хорошо. За вашим домом следят со всех сторон. Поэтому мне пришлось ползти. Может, они там зорче сокола, но куда им выследить охотника из Уошоу.
Осознав, что наконец-то к нему подоспела подмога, Джон Ферье словно ожил. Он схватил загрубевшую руку молодого человека и крепко стиснул ее.
— Таким мужчиной, как ты, можно гордиться! — сказал он. — Не многие пошли бы на то, чтобы разделить с нами все беды и опасности.
— Да уж, приятель, — заметил молодой охотник с усмешкой. — Я очень вас уважаю, но честно говоря, если бы дело касалось вас одного, я бы дважды подумал, совать ли свою голову в это осиное гнездо. Я здесь из-за Люси. И покуда в Юте еще жив кто-нибудь из семьи Хоупов, ни один волос не упадет с ее головы.
— Что нам делать?
— Завтра последний день. Если не сбежать этой ночью, все кончено. В Орлином ущелье у меня спрятаны две лошади и мул. Сколько у вас денег?
— Две тысячи долларов золотом и пять тысяч ассигнациями.
— Этого хватит. У меня примерно столько же. Нам нужно добраться до Карсон-Сити, перевалив через горы. Вам самое время разбудить Люси. И хорошо, что слуги не ночуют в доме.
Покуда Ферье отправился наверх, чтобы разбудить дочь и подготовить ее к предстоящему пути, Джефферсон Хоуп упаковал все, что нашел съедобного, и налил воды в глиняный кувшин, так как не понаслышке знал, что в горах родников мало и они находятся далеко друг от друга. Он едва успел завершить свои приготовления, как спустились фермер с дочерью, оба уже одетые и готовые отправиться в путь. Влюбленные поздоровались нежно, но торопливо, так как время было дорого, а многое еще нужно было успеть.