Этюд В Бордовых Тонах
Шрифт:
Я должен был ежедневно ходить в тир, расположенный на цокольном этаже дома и отстреливать там две обоймы по мишени в положении стоя и в движении, добившись высокой точности стрельбы интуитивным методом.
Кроме того, я должен был ежедневно заниматься с “Ювелиром” полтора часа общефизической подготовкой и преподать ему навыки самозащиты без оружия при неожиданном нападении противника.
Хочу сразу заметить, что мой хозяин, производящий впечатление хилого субъекта, в реальной жизни оказался чрезвычайно крепким, жилистым и гибким в суставах типом, умеющим за себя постоять, так что
А вот во владении ножом, равных “Ювелиру” я в жизни не встречал! Так что в этом элементе рукопашного боя уже он периодически давал мне уроки, сообщая при этом, каким приемом он лишил в свое время жизни того или иного субъекта, и, при этом, на его аскетическом лице законченного садиста появлялось подобие довольной улыбки.
Я быстро понял, что “Ювелир” панически боится за свою жизнь и не старается это скрыть. Поэтому он регулярно твердил, что я обязан прикрывать его от любого нападения, будучи готовым отдать за него свою жизнь без какого-то сомнения, и если это не так, то должен немедленно отказаться от работы на него. А я отвечал, что у меня в жизни никого нет, так что моя смерть - небольшая потеря для общества.
Любопытно, конечно, но такой мой ответ его полностью устраивал…
С каждым днем он все больше привязывался ко мне, а вскоре я уже имел постоянную комнату на четвертом этаже большого дома, чтобы всегда быть при хозяине, тем более, что среди обслуги были весьма смазливые бабенки, которые не давали мне проходу.
”Ювелир” не был женат и женщинами не интересовался. Складывалось впечатление, что в далекой юности у него произошло что-то ужасное, после чего он не мог или не желал ощущать женское тепло, но это была его тайна за семью печатями, так что я и не пытался поднимать этот вопрос, не рискуя быть изгнанным из своеобразного рая.
Он, вероятно, очень ценил мужскую дружбу, но без всякого подтекста, и теперь я, наконец, понял его взрывную реакцию на мой отказ одолжить ему деньги, которые он хотел сохранить для меня, понимая, что на них начинается охота, но, получив отказ с моей стороны в достаточно грубой форме, возмутился и наговорил всякой ерунды, хотя затем корил себя за это и при первой возможности бросился мне на помощь.
Так что не следует судить о поступках людей сгоряча, не разобравшись в их истинном смысле!
Это послужило для меня уроком, хотя не заставило менее осторожно относиться ко всем, тем особам, кто встречался на жизненном пути.
С каждым днем я становился все более нужным “Ювелиру”, который, как я понял, сторонился людей, как и я, не доверяя как их делам, так и словам.
Лишь со мной он мог немного расслабиться, так как не один год совместного существования в тюрьме показал, что я хозяин своего слова, а главное, не тая мыслей, рассказывал ему о себе и своем извилистом жизненном пути, полностью доверившись.
При этом он больше слушал, чем говорил, оставаясь во многом для меня загадкой.
Я не знал, откуда он, кто его семья, что толкнуло на преступную деятельность, в чем фишка его финансового
И мне казалось, что ответы на эти вопросы даже для меня навсегда останутся табу.
Но “Ювелир” к моему четвертому месяцу работы на него как бы начал понемногу приоткрываться, так как, наверное, невозможно справиться в одиночку с раздирающими на части твою душу мыслями, о чем я знал не понаслышке.
И вот наступил нудный осенний вечер, когда за окнами большого дома завывал ветер, который до земли гнул молодые деревья в парке, срывая с них последние увядшие листья.
Мы сидели в кабинете “Ювелира” у включенного камина, который обдавал нас своим теплом. Перед нами стояла начатая бутылка рома, привезенная с оказией с Карибских островов. И неожиданно “Ювелир” начал говорить своим скрипучим голосом, обращаясь ко мне:
– Послушая, паря, так уж дано судьбой, что ты стал самым близким мне человеком на всей земле, как это не странно, и я не хотел бы уходить в мир иной, не рассказав тебе историю моей жизни, как и ты, поделившись со мной самым сокровенным. Иначе все уйдет со мной в загробный мир, в существование которого я верю.
Мне некому исповедоваться, потому что я не доверяю священникам, так как они в своей массе шарлатаны и в них нет ничего святого!
– А что святого Вы нашли во мне, абсолютном грешнике, руки которого залиты кровью?
– с улыбкой поинтересовался я.
– То, что ты, несмотря на твою гнусную, ехидную рожу, не держишь за спиной нож в желании меня проткнуть насквозь!
– разъярился “Ювелир”, собираясь прервать рассказ, даже не начав его.
– Ладно, ладно,я не прав, простите!
– поспешил я прервать его нападки, чтобы не потерять нить разговора.
– Еще раз вякнешь, и исповеди конец!
– проскрипел “Ювелир”, решив продолжить свой рассказ, и я, проклиная свой длинный язык, удобно расположился в кресле, стараясь не пропустить ни единого его слова из рассказа, в который трудно было поверить.
– Представь себе что мне сегодня исполняется 50 лет. Но не спеши поздравлять меня с этим, так как в данном событии нет ничего радостного.
– Да, сегодня 27 ноября 2009-го года, то-есть я родился в конце осени 1959-го года, когда до твоего рождения еще оставалось, если мне память не изменяет, больше 21-го года! То есть можно условно сказать, что я прожил вдвое более длинную жизнь, чем ты, и, как понимаешь, она, как минимум, вдвое больше, чем твоя заполнена, так скажем, разными поворотами в судьбе.
Итак, я родился (сейчас ты будешь смеяться) действительно в семье известного ювелира в Киеве Погоржельского Владислава Генриховича с польскими корнями (ударение в имени на втором слоге), так что мое отчество Владиславович хрен выговоришь, а зовут меня Войцех!
Других детей в семье не было, да и меня папа сделал по пьяни в возрасте 48-ми лет, так как мать не любил и жил на широкую ногу, имея массу любовниц, так как был падок на женщин не в пример мне.
Он был прекрасным мастером - ювелиром, а потому имел кучу почитателей среди сильных мира сего, не брезгуя изготовлением драгоценностей из контрабандных алмазов, занимаясь их виртуозной огранкой.