Eurocon 2008. Убить Чужого
Шрифт:
– Ры-ыцарь, – оживился главарь. – Вон оно как… – Он окинул взглядом являвшую собой яркий пример смирения фигуру Всеслава и расхохотался. – Да ты хоть меч-то в руках держал, рыцарь?
– Да, господин, – мягко отозвался Всеслав.
– И где ж ты его потерял?
– Нигде, господин. Мой меч всегда со мной.
– Это где, в штанах, что ли? – тут же встрял Игуб. И бандиты дружно расхохотались. Как и предполагал Всеслав, они оказались самыми сложными из его учеников. Они были глупы, развращены насилием и похотью и жутко ленивы. Причем и душой, и телом,
Тюрьма – почти идеальное место для школы. Конечно, не для той, в которой преподают счет, чистописание или интегральное исчисление. А для настоящей… Всеслав провел в этой камере уже неделю. Убираясь за бандитами. Вылечив старику растянутую руку. Излечив ткачу уже давно мучавшие его боли в желудке. Исцелив и успокоив душу Гурада, конюха, который попал сюда за то, что посмел отказать Агробу, пришедшему к нему в дом не просто взять, а просить руки его дочери. И уговорив бандитов позволить священнику вновь служить ежедневную мессу в дальнем закутке их общей камеры…
– Меч – это не сталь. Это – орудие веры и справедливости. И он обнажается лишь тогда, когда наступает для этого время, время укрепить веру и вернуть на трон справедливость…
Бандиты переглянулись и снова расхохотались. Уж больно забавно было слышать столь гордые слова в устах человека, безропотно согласившегося на роль «шестерки». И старательно величающего их «господами». Они не знали, что есть господин и Господин. Тот, кто властвует над тобой сейчас и неправедно, и Тот, кому ты сам, своей волей, вручаешь собственные веру и верность. И между этими двумя нет ничего общего…
– А бабу бы сейчас было бы неплохо, – мечтательно протянул Громила Глуб. И в этот момент загремели ключи. Все повернули голову в сторону открывающейся части решетки. Там в окружении стражи стояли двое – юноша и девушка. На взгляд им было лет по шестнадцать-семнадцать. Юноша, похоже, был сильно избит и еле держался на ногах, и девушка заботливо поддерживала его под руку…
– Баба… – обрадованно прошептал Гыгам, а Глуб восторженно цокнул языком…
– Приляг, Играмник, – со страданием в голосе произнесла девушка, когда их грубо впихнули внутрь.
– Не бойся… за меня… Даграйя… – в ответ просипел юноша. – Со мной… все… будет хорошо…
Всеслав покачал головой. Да уж, парню сильно досталось…
Девушка помогла юноше прилечь у стены и, повернувшись, подошла к бандитам.
– Господа, вы не могли бы дать мне немного соломы. Моему брату… ай! – вскрикнула она, когда Гыгам, пуская слюни, ухватил ее за ягодицу.
– Соломы, – вкрадчиво начал главарь, обнимая ее за талию и притягивая к себе, – дадим, красавица. Обязательно… И с братиком твоим все будет хорошо. Ежели только ты будешь с нами ласковой. А иначе он у нас быстро… – И Глуб мотнул головой. Девушка бросила на него взгляд затравленного зверька. А главарь показательно стиснул свою лапищу перед ее испуганным личиком, как будто обхватывал
Девушка тут же вспыхнула.
– Нет! Не надо! Пожалуйста! Я… согласна, согласна!!!
Всеслав смотрел на нее и видел, какой… Великой утешительницей она могла бы стать. Каким образцом милосердия! Пройдя через боль, унижение, насилие и человеческую подлость, она не поддалась бы им, не превратилась бы в замаранную и загаженную ими, а, сделав их топливом для огня своей души, стала бы в этом мире великой Учительницей сострадания и милосердия. Он видел возможность этой судьбы в ее глазах. В ее душе…
– Даграйя… нет… не смей.
Всеслав повернул голову. Юноша, шатаясь, поднимался, опираясь на стену. А его глаза горели ненавистью. Всеслав вздохнул. Что ж, этот мир в этот раз не получит Великой утешительницы. Ибо парень явно не собирался, пока дышал, отдавать сестру на поругание. А она не перенесла бы одновременно и насилия, и его смерти, сломавшись под столь тяжким двойным ударом судьбы. Ну а Глуб совершенно не собирался миндальничать с юношей. Ибо бандитам, по большому счету, было совершенно наплевать, будет ли девушка покорной или нет. Покорная – прикольнее, а будет сопротивляться – так веселее. Насиловать визжащую даже привычнее…
– Оставьте ее, – произнес Всеслав.
Глуб изумленно повернулся.
– Ты гляди, у кого-то прорезался голосок…
Он по-хозяйски облапил грудь девушки и сильно стиснул, от чего она болезненно вскрикнула.
– Эй, Гыгам, Игуб, оставьте этого дохляка и ну-ка покажите нашей «служаночке», где ее место.
Оба громилы, уже забавлявшиеся с едва держащимся на ногах юношей, швырнули его на пол и, глумливо ухмыляясь, двинулись к Всеславу. Всеслав окинул их взглядом и вновь повернул голову к Глубу.
– Помнишь, я говорил, что мой меч всегда со мной?
Главарь продолжал молча насмешливо пялиться на него.
– И что он обнажается лишь тогда, когда наступает время укрепить веру и вернуть на трон справедливость? Так вот это время наступило…
А в следующее мгновение Гыгам дико заорал, опрокидываясь на спину, а Игуб отлетел в глубь камеры и, врезавшись в стену, сполз по ней, как тряпичная кукла. Глуб ошалело блымнул глазами, а затем отшвырнул в сторону девушку и вскочил на ноги.
– А ну, робяты… – кивнул он оставшимся двум бандитам. Но те остались сидеть, испуганно глядя на «шестерку», внезапно оказавшегося столь грозным.
– Ну все, тебе – конец, рыцаренок… – прошипел Глуб, извлекая из-под подошвы сапога короткую заточку. Уж обманывать тюремную стражу он, чай, научился…
– Жаль, – печально качнул головой Всеслав.
Глуб, восприняв это как страх, свирепо захохотал.
– Жаль, – продолжил между тем Всеслав, – мне придется тебя убить. Потому что иначе ты будешь мешать мне учить этих людей. А я не могу этого позволить и… не вижу, как еще воспрепятствовать тебе. И потому вынужден принять этот грех на свою душу…