Ева рожает
Шрифт:
– Сидеть, уроды! Это вам не рашка! И не хохляндия ваша долбанная! Через пять минут тут полиция будет!
После чего все-таки спешит ретироваться. А они продолжают веселье с удвоенной силой. Нах бабу поганую! Всех нах, кто не с нами! Они включают телевизор, где такие же, как они, тоже кричат что-то вроде «нах»; а может, другое кричат – неважно. Важно совместное, плечом к плечу, сидение за столом, сдвигание стаканов, пение песен, слов которых Чумак не знает (да и не знал никогда), но все равно подтягивает козлетоном. Вокруг все, будто в тумане. Он видит, как на отлив вспрыгивает Геббельс, направляется к кормушке,
– Так будемо всих… – бормочет Краб (тоже пьяный в стельку). Труп серого дистрофика улетает в «патио», сердце на миг сжимается, но, когда товарищи затягивают песню, опять начинает биться в общем ритме. Что ему приблудный котяра?! Его тоже нах!
На следующий день голова трещит, в ней судорожно бьются осколки мыслей, воспоминаний, и вдруг всплывает: Шульман… Вроде вчера о нем говорили, только что именно? Чумак набирает номер, однако трубку не берут. Тогда – снять военные фото со стен. Внутри нарастает протест, он вроде как предатель получается, да как ослушаешься новых товарищей? Кирилл сказал: сними этот «совок», глаза мозолит, значит, надо выполнять…
Разглядывая фото храма, Чумак задумывается. А затем, похмелившись для храбрости, торопливо тычет в кнопки мобильного. Классная идея! И если сестра поможет, он обязательно претворит ее в жизнь!
Обрадованная поначалу, сестра внезапно плачет.
– Да куды ж ты собираешься?! Беда у нас!
– Какая беда?! – не въезжает Чумак. – У вас там жизнь! Настоящая!
А с той стороны опять слезные потоки.
– Да перестань ты рыдать! Скажи лучше: сколько у вас дом стоит? Наверняка ж недорого!
Выплакавшись, сестра говорит, мол, да, недорого, потому что многие болгары задумались: не уехать ли?
– Причем тут болгары?!
– А ты не понимаешь?
– Не понимаю! Я дом хочу купить!!
Следует длинная пауза.
– Лик опять почернел… – говорит сестра.
– Какой еще лик?! Я про дом спрашиваю!
– Лик той самой иконы. И сила в ней пропала, отец Павел даже не выносит ее на службы…
В общем, дурацкий разговор, как всегда бывает с женщинами. Он сам узнает про цены – через Интернет! Понятно, что никакого Интернета у Чумака не имеется, но у Шульмана он есть. Только как достать жидка? И зачем его вчера поминали?!
Вечером Шульман звонит по телефону. Тревожный такой, заикается, из-за чего Чумак плохо его понимает. Какая сумка?! В шкафу?! Майор еще дважды похмелялся, в мозгу туман, и он с трудом вспоминает про гуманитарные лекарства. Каковые (если верить Шульману) являются запрещенными к ввозу препаратами, и лучше бы их выбросить.
– Ладно, выброшу. – говорит Чумак после паузы. – А у тебя этот… Интернет имеется?
– Зачем тебе? – нервно спрашивает Шульман.
– Надо. Цены хочу смотреть.
– Потом посмотришь цены! А сейчас задницу надо прикрыть, понятно?! Немедленно выброси коробки или вообще уничтожь. Сожги, растопчи, ну не знаю… Что-нибудь, короче, сделай!
– А чего ты своего турка не пришлешь?
– Какого турка?!
– Который тебе товар грузил.
– Никакой он не турок, он… Хотя это
Чумак задумывается. Он представляет, как завтра опять отправятся на задание, как будут «прессовать» чужих, бросая непокорным «ежи» под протекторы, и исполняется гордостью. Они настоящие мужчины, а эту трусливую мразь – тоже нах!
– Слушай сюда, жидяра. – говорит Чумак. – Это у тебя проблемы. А у меня проблем нет. У меня есть друзья. Товарищи, понимаешь? Хотя тебе этого не понять. Поэтому забудь мой номер телефона. И майора Чумака забудь. И вообще пошел ты…
Следует длинная пауза.
– У тебя крыша поехала, натюрлих. Хотя… Я тебя предупредил.
«Выкину вечером!» – решает Чумак. Но только собрался на помойку – Краб на пороге, светит фингалом под глазом.
– Где тебя угораздило?! – удивляется Чумак. Следует взмах клешни, мол, не спрашивай! А затем рассказ о том, как ночью громили москальский магазин. Вроде все продумали, включая пути отхода, и машина – за углом, так охранник, оказывается, в магазине ночевал! А у того дубинка; и вот он, сука, выскочил через разбитую витрину, и давай этой дубинкой их охаживать!
– Чего ж с собой не позвали? – спрашивает Чумак с обидой.
– Так хромаешь ты, не втик бы! А нам втикать довелося!
Затем и другие появляются, тоже злые, опять начинают пить, и про сумку, что стоит в шкафу, благополучно забывается.
Следующая вылазка на трассу напоминает боевую операцию. Они высматривают противника, соответствующего возможностям подразделения, к примеру, три авто, идущих караваном, пропускают – этих не одолеть. Могучий Rang Rover (чуть ли не с бронированными стеклами) тоже не трогают, памятуя о давешней схватке. А вот одинокая белая «Лада-Гранта» пригодна для нападения, это вражеское транспортное средство будет уничтожено с гарантией.
– Обгоняй! – передают команду Кирилла. Чумак проскакивает впритирку, успевая заметить детское лицо, что прилипло к стеклу. Это девочка, она машет рукой проезжающей машине, и ощущение от того – странное. Обгон, взгляд в зеркало, и тут ясно: полна коробушка, то есть, салон – под завязку. За рулем папаша, рядом мамаша, сзади вроде как бабуля с внуком и внучкой.
– Может, посерьезней тачку поищем? – вопрошает Чумак, впервые усомнившись в правоте «командира». Краб отмахивается.
– Кирилл каже: самое то!
Что ж, тогда ногу на тормоз, после чего задняя машина тоже сбавляет. Водитель не понимает, что за хрен с горы пристроился спереди, включает левый поворотник (уйду, мол, в другой ряд), а тут BMW! Флаг из окна, и первое яйцо, что разбивается на капоте. Второй снаряд вообще пролетает мимо, но страх уже обуял пассажиров, это видно по испуганной жестикуляции мамаши. Высунувшись по пояс, Кирилл что-то орет, машет кулаком, и в этот момент (вдруг отмечает Чумак) совсем не кажется коротышкой. Гигантом кажется, безраздельным господином автобанов, который может легко заставить папашу нервно крутить руль, а мальчика с девочкой – прижаться к обмершей от ужаса бабуле. Внезапно вспоминается девочка Маша из сквера, и кажется: в «Ладе» везут именно ее. Почему ее?! Она осталась в Берлине, у нее все замечательно, наверняка сейчас где-нибудь в зоопарке жирафов смотрит! А поди ж ты, привязалась дурацкая мысль, и не отпускает!