Ева
Шрифт:
– И кого же мне дадут в радисты?
– Парня из Тетуана.
Фалько скривил губы:
– Полицейского?
– Да. Но меня заверили, что он – лучший специалист во всей зоне.
Фалько некоторое время раздумывал над непредвиденными последствиями и наконец сказал:
– Мне это не нравится.
– Да и мне тоже, однако ничего не попишешь.
– И Томас Ферриоль не возражал?
– А он в наши дела вообще не лезет. Ему, как говорится, что чума, что холера.
Фалько, все больше мрачнея, стремительно перебирал варианты:
– А Керальт в самом деле может все порушить?
Адмирал
– Вряд ли. Каудильо очень нужно это золото, и Керальт не решится сделать так, чтобы мы его лишились. Напрямую, по крайней мере. Это не значит, что он не постарается нагадить нам, где только сможет. Насчет этого можешь быть спокоен.
– А что из себя представляет этот малый из Тетуана?
– Опять же понятия не имею. Вот он войдет с тобой в контакт – сам и увидишь.
Оба помолчали, глядя друг на друга, словно оставалось еще что-то невысказанное. Свет, преломляясь через стеклянную стену, падал так, что казалось, будто искусственный глаз адмирала слегка косит.
– Еще кое-что… – выговорил адмирал. – Насчет этой женщины… Евы Как-Ее-Там…
И замолчал, дожидаясь реакции Фалько. Но тот держал паузу и выдерживал взгляд собеседника так бесстрастно, словно следил за вращением рулетки или не знал, о ком, собственно говоря, речь.
– Она сошла на берег и принимает участие во всех этих игрищах вокруг «Маунт-Касл». Сняла номер в отеле «Мажестик»… Ты где остановишься?
– В «Континентале», как всегда. У самого порта.
Адмирал метнул быстрый взгляд на двоих мужчин, сидевших в креслах в глубине.
– Судя по всему, она в этой истории играет едва ли не первую скрипку. Павел Коваленко, резидент НКВД в Испании, посылал ее как свое доверенное лицо в Одессу, контролировать передачу золота… Как нам удалось выяснить, после Португалии она вернулась в республиканскую зону и теперь занимает важный пост в Управлении специальных операций. Известно, что принимала активное участие в поимке, допросах и ликвидации троцкистов. Иными словами – опасна по-прежнему.
Он опять помолчал, пытливо всматриваясь в лицо Фалько:
– Что ты мне скажешь на это?
– Ничего не скажу.
– А надо бы!
– Не вижу оснований.
– Ты отпустил на свободу исключительно подлую тварь.
– Никого я не отпускал.
Правый глаз адмирала сверкнул откровенной злостью:
– Я сейчас не склонен ни к шуткам, ни к забавам. Слышишь?
– Ну, слышу. Поневоле.
– …господин адмирал.
– Господин адмирал.
Тот с меланхолическим вздохом в очередной раз оглянулся по сторонам и через минуту добавил:
– Совру, если скажу, что мне не любопытно. Отдал бы что угодно, лишь бы увидеть, как вы встретитесь нос к носу.
Он снова поднял глаза на Фалько, но тот был совершенно невозмутим. И бесстрастен. Стоял навытяжку, руки по швам. Адмирал язвительно хмыкнул.
– Будь осторожен. Ты, главное, помни – после той истории в Саламанке Керальт и вся его братия глаз с тебя не спускают. Трех покойников тебе не простят. Чуть зазеваешься – сожрут.
– А вы, господин адмирал?
Тот уже направился было к людям, ждавшим его в креслах, но остановился и взглянул на Фалько через плечо, почти не оборачиваясь:
– Я? Я тебя cдам, разумеется.
Все происходило в соответствии со строгими нормами хорошего тона. Фалько вытащил ложечку из чашки с английским чаем, отхлебнул, закурил сигарету и спокойным взором окинул обеих женщин. Они сидели втроем в плетеных креслах под застекленной крышей севильского патио с выложенными плиткой стенами, вдоль которых стояли кадки с геранями и папоротниками. В Андалусии был час визитов. В три минуты седьмого свежевыбритый и безупречно элегантный Фалько поправил узел галстука, снял шляпу и, пригладив после этого волосы, позвонил у ажурной металлической калитки.
– Вы сказали, что завтра уезжаете? – спросила Луиза Сангран.
– Да. Дела.
– И наверно, связанные с этой ужасной войной?
– Разумеется.
Хозяйке было около сорока. Не красавица, не дурнушка, оценил ее Фалько, но изысканна и изящна. Хороший дом с ценными полотнами по стенам и множеством антикварных вещиц. Муж Луизы был видный адвокат, крепко связанный с националистами. Отца, преуспевающего импресарио, расстреляли красные вскоре после начала мятежа. По этому поводу Луиза носила красивое платье из черного крепа, дымчатые чулки и туфли на высоких каблуках. Скромный макияж. Над сердцем была приколота золотая брошь с миниатюрным портретом девятнадцатилетнего сына.
– Мой муж тоже постоянно в разъездах.
– Сочувствую вам, – сказал Фалько, уловив тайный смысл этой фразы. – Трудные времена.
– Мне совершенно не надо сочувствовать – напротив: так хорошо время от времени отдохнуть от мужа.
Все трое рассмеялись, и глаза Фалько встретились с зелеными глазами Чески Прието, смотревшими задумчиво и пристально. На ней был элегантный темный tailleur [4] в сине-зеленую полоску, и юбка, плотно облегая бедра, подчеркивала все великолепие длинных стройных ног, сейчас закинутых одна на другую, и открывала их на ладонь ниже колена, то есть именно насколько нужно. Лихие каблуки и черные чулки. Ноги безупречные, совершенно идеальные ноги – к такому выводу пришел Фалько, коротко и незаметно скользнув по ним взглядом. Такие и должны быть у роскошной бабы.
4
Костюм (фр.).
– Еще чаю?
– Нет, благодарю вас.
Не было ни церемонных процедур знакомства, ни пространных объяснений. Добрый день… спасибо, что приняли приглашение… помилуйте, это честь для меня… Ческа говорит, что вы знаете много интересного о последних событиях… и что вы много путешествуете. Все шло своим естественным чередом – визит вежливости, близкие подруги, верно выбранное время, безупречное поведение людей из хорошего общества. Элегантный кабальеро и две дамы, подруги еще со школьной скамьи, желавшие разузнать за чашкой чая, что же происходит в Испании, раздираемой войной. Не придерешься.