Эвакуация. 1941—1942 гг.
Шрифт:
Однако советская историография, признавая эвакуацию «одной из ярчайших страниц истории Великой Отечественной войны» [8] , глубокого погружения в эту тему избегала – надо полагать, из-за того, что эта страница не очень выигрышно смотрелась в галерее «славных побед». Содержательные (отдадим должное) главы об эвакуации включались, как правило, в работы панорамного плана (что-нибудь вроде «Уральский тыл во время войны», «Советская экономика в период войны» и т. п.); в таком контексте они выгодно подчеркивали глубину пропасти, из которой пришлось выбираться стране под мудрым руководством… Сталина? Партии? Это уже детали, ибо по-настоящему сложная проблема для историков, работавших в условиях идеологической цензуры, заключалась в том, что надо же было как-то объяснить читателям, под чьим руководством и почему страна свалилась в ту гибельную пропасть. «Вероломство противника», «внезапное нападение» – такими
8
Великая Отечественная война. 1941–1945: энциклопедия. С. 801.
А постсоветские (нередко почему-то мстительно-антисоветские) историки перво-наперво отвергли прежнее табу: изобличить «мудрое руководство» (хоть Сталина, хоть партии) стало их навязчивой идеей. Одним из редких отступлений от этой тенденции стала цитированная выше глава «Эвакуация как составная часть перестройки экономики в военное время» в 7-м томе 12-томника «Великая Отечественная война»: спрессованный в ней обширный массив фактов не встроен в матрицу старой или новой парадигмы. Правда, этой добросовестной работе компетентных историков, на мой взгляд, недостает концептуальной целостности.
Так или иначе, бросается в глаза, что количество книг и прочих публикаций, посвященных катастрофе первого дня войны, в нашей нынешней исторической литературе, пожалуй, сопоставимо с объемом всего, что написано об остальных 1418 днях, включая и победное 9 мая, вместе взятых, а вопрос о том, по какой причине ход войны повернулся от катастрофы к победе, вообще не обсуждается.
«Но победа все-таки была?» – спросите вы. Ответы услышите разные. Кто-то польстит вашему национальному самомнению: дескать, русские долго запрягают, да быстро едут. Другие попугают откровениями о штрафбатах, заградотрядах, «заложниках» фронтовиков – семьях, оставшихся в тылу. Или порассуждают о победительном ленд-лизе. А то и вовсе представят победу как поражение. По крайней мере, как победу «режима» и «поражение» народа.
Общим же для всех этих вариантов, изобретенных «свободной мыслью», остается убеждение, что бездарное «большевистское» руководство, ответственное за катастрофу 22 июня, в принципе неспособно было предпринять что-то разумное для спасения страны. «Слаженное хозяйство» во время войны – «заведомая ложь»: как оно станет слаженным, если даже в мирные предвоенные пятилетки развивалось бессистемно, импульсивно, по принципу «давай-давай»? И спасительная роль эвакуации – «очередной советский миф», ибо на самом деле та эвакуация была – хаос, неразбериха, некомпетентность, усугубление неоправданных потерь.
Можно было бы не придавать значения попыткам «либерального» переосмысления советской истории, но с фактами надо считаться, а факты таковы, что хаоса и неразберихи в ходе эвакуации на самом деле было через край. Об этом мне (думаю, и вам тоже) случалось не только читать, но и слышать и от самих бывших «беженцев» (увы, немногие из них дожили до наших дней); немало драматических рассказов на эту тему сохранилось и в семейных преданиях. А дотошные историки и в докладе Госплана СССР от 10 декабря 1941 года обнаружили признание, что «эвакуация происходила в условиях дезорганизации и хаоса», и в материалах госбезопасности СССР нашли тому подтверждение [9] .
9
См. об этом публикацию в Интернете: Ермолов А.Ю. Эвакуация предприятий советской тяжелой промышленности в 1941 г. – уникальное историческое явление или масштабная неудача?
Но если хаос эвакуации на самом деле был таким беспросветным – откуда и каким образом появились на Урале, в Сибири и в других восточных регионах страны новые центры танковой, авиационной и вообще – оборонной промышленности? А что они появились – такой же неоспоримый факт, как и сама Победа, которая без них была бы невозможна. Без объяснения этого факта и Победа необъяснима.
«А зачем ее объяснять, – возразите вы. – Разве недостаточно просто знать, что она свершилась?» Нет, недостаточно. Я отдаю себе отчет в том, что нынче память о войне (значит, и о Победе) нередко – предмет спекуляций. Но предмет не становится менее или более нужным оттого, что им спекулируют. Если кто-то пытается манипулировать моим сознанием в своих корыстных интересах – как я могу ему запретить? Но от меня самого зависит, распознаю ли я, что мною манипулируют, и сумею ли не поддаться замаскированному лукавству. Этой коллизии не избежать, погружаясь в изучение исторических событий, и я не обещаю вам «окончательной» правды, потому что историческая правда «окончательной» не может быть, пока история не завершилась. Но я, по крайней мере,
Историческая память – активный инструмент жизнестроения. Помнить и думать о войне нужно не только из уважения к своему деду (или роду), но и чтобы лучше понять самого себя, осознанно выстроить свое отношение к сегодняшнему дню и взять на себя ответственность за свое будущее.
Для меня ключевой вопрос, когда мысленно возвращаюсь в легендарную эпоху: почему тогда мы, общество наше, смогли победить «непобедимого» врага, а сегодня нам только и остается гордиться могуществом государства, которого уже нет и память о котором дискредитирована, а в своей безрадостной коллективной судьбе бессильны что-либо изменить? Задаться этим вопросом для наследников Победы – движение души, на мой взгляд, более значимое, нежели «воздать должное» и «помнить всех поименно», то есть возложить цветы или пройти по улице с портретом деда.
Так почему же тогда – смогли?
Попытки нынешних «правдолюбов» ответить на этот неизбежный вопрос удручают своей умозрительностью. Но если в необозримой панораме Великой Отечественной войны выделить ключевое событие, каковым можно и должно считать эвакуацию, – ситуация обретает осязаемую предметность и конкретность. Катастрофическая потеря ресурсной и производственной базы в результате оккупации противником самых населенных и промышленно развитых территорий западной части СССР даже нагляднее, нежели цифры потерь 22 июня 1941 года, отражает безысходность катастрофы первого дня. Но стране удалось в короткий срок восстановить свою обороноспособность и накопить силы и средства для полного и окончательного разгрома врага – вот где секрет Победы! Это возрождение могло бы показаться чудом, если б чудо не было столь очевидно рукотворным. Дело не сводится к эвакуации (и я о том еще скажу), но эвакуация в совокупности с другими мерами – фактор наиболее зримый, хорошо документированный, поддающийся количественным измерениям; ему и посвящена эта книга.
Заявленная тема, конечно, чрезмерно широка, чтобы претендовать на ее всестороннее раскрытие. Предупреждая разочарование читателя, который, возможно, не найдет в этой книге ответа на какой-то особенно волнующий его вопрос, я должен сразу ограничить проблемное поле, за пределы которого без особой надобности выходить не буду. Прежде всего, я предполагаю сосредоточить внимание, главным образом, на эвакуации промышленных предприятий и научных учреждений, потому что тема эвакуации культурного наследия, сколь она ни важна – все-таки другая тема. Но при этом нельзя не учитывать, что эвакуация как операция по возрождению обороноспособности страны была бы невозможна, если бы проводилась вне связи с великим перемещением народных масс на восток: она тут же была бы разгадана и пресечена противником, превосходившим тогда нашу страну по военной мощи. В том-то и секрет, что реальностью для всех была вынужденная обстоятельствами эвакуация-спасение, эвакуация-бегство, а что в этом широком потоке пряталась и передислокация военно-производственных сил, в то время мало кто догадывался. Это была одна из главных причин просчета гитлеровских стратегов: они просто «прозевали» процесс создания гибельного для них стального кулака! Опять-таки, если понимать, что передислокация оборонной промышленности совершалась в едином потоке с бегством от огня и железа накатывающегося фронта, то более органично соединятся в общей картине, с одной стороны, дезорганизация и хаос, запечатленные в народной памяти и документах, и, с другой стороны, «слаженное и быстро растущее военное хозяйство», о котором говорил Н.А. Вознесенский. Так что тема эвакуации-бегства в этой книге будет затронута, но не выйдет на передний план.
Следует еще, очевидно, сразу оговориться, что масштаб эвакуации 1941–1942 годов всесоюзный, но автор не стремился показать в сколько-нибудь представительной полноте географию эвакуации. Да, читатель предметно увидит, что путь в эвакуацию начинался из самых разных областей и республик западной части страны; что касается завершения этого пути в разных точках необъятных восточных территорий – об этом в книге говорится менее подробно; внимание автора сосредоточено, главным образом, на событиях, происходивших на Урале. Конечно, это объясняется тем, что автор живет и работает на Урале: здесь заводы, которые я знаю не понаслышке, здесь архивы, в которые я мог ездить на трамвае или ходить пешком, здесь давно и хорошо знакомые люди – участники описываемых событий, которые поделились воспоминаниями. Но, честно говоря, я не вижу особого порока в таком самоограничении. Во-первых, Урал – одно из главных направлений эвакуации; именно тут происходили наиболее показательные и значимые события этой планетарной по размаху операции. Во-вторых, повсюду действовали одни и те же механизмы эвакуации, проявлялись одни и те же закономерности: наращивание фактического материала не давало бы существенного приращения темы, но создавало бы дополнительные трудности для читателя и без того непростой для освоения книги.